Руслан Агиев, родившийся в 1988 году, вместе с женой и двумя маленькими детьми обратился за политическим убежищем в Европе. Он вырос на Северном Кавказе, в Ингушетии, где столкнулся с ужасами, включая похищение военными и пытки в тайной тюрьме. У него есть медицинские справки, подтверждающие эти факты. Руслан поделился своими переживаниями о событиях на родине.
– Как произошло ваше первое столкновение с полицией? – спросил он, вспоминая ужасы. – Спецслужбы и полиция начали зверства в Ингушетии с 2000-х. Помощи не откуда ждать. Постоянные «зачистки»: военные забирают молодых парней, и часто родные находят лишь трупы или не находят совсем. Некоторые семьи даже получают трупы на продажу, так раскрываются «боевики». В нашей семье не было конфликтов с законом, никогда.
В феврале 2010 года, рано утром, военные вломились на наш частный двор. Без объяснений забрали меня и брата. Мы подверглись допросу, интересовались, знаем ли мы боевиков.
– Вам предъявили обвинения? – продолжил он. – Нет, нас продержали пять часов, а затем отпустили. На допросы нас забирали снова, но физического насилия не было. Они просто пытались заставить нас «вспомнить» что-то о друзьях или соседях. Родители стали бояться за нас, ведь в Ингушетии люди пропадают среди белого дня. Недалеко от нас военные ворвались в дом и заживо взорвали молодого человека, завернув его в ковёр. Родственники собирали его тело по частям…
– Как вы попали в тюрьму? – спросил я. В 6:30 утра 13 августа 2011 года военные снова заехали на БТРах в наш двор. Их лица скрывали маски. Около ста человек растолкали нас из дома. Меня задержали, надев наручники, как преступника, и увели в машину. В нашем доме начался обыск, все вещи валялись на полу, затаптываемые ногами. К машине, где я сидел, подошёл военный в строительных перчатках. Он без объяснений схватил меня за волосы и приклеил ленту к пальцам, при этом мои руки уже были скованы за спиной наручниками.
– Сейчас ты поулыбаешься! – пригрозил он, вскоре направляясь к моему дому. Местный участковый, который был с ними, предъявил моему отцу какие-то бумаги, а военные уверяли, что нашли пакет со взрывным устройством и патронами. На самом деле, в рюкзак, который оказался не моим, а моего отца, кто-то подложил мешок с моими волосами. Также обнаружили «экстремистскую литературу» на крыше нашего дома. Как она там оказалась? Книги обычно хранятся на полках, а не на крыше.
На голову мне надели пакет, такой же, как тот, в котором якобы было взрывное устройство. Затем меня повезли в неизвестном направлении; военные утверждали, что я – «террорист», и требовали признания. Они сменили номера на машине, а затем привезли в старый дом, где меня заставили под пытками признаваться в совершении преступления.
– Долго это продолжалось? – спросил я. – Часов девять. Вначале они молчали, потом упоминали «взрывное устройство» и «запрещенную литературу». Главное для них было добиться моего признания. Угрожали убить, но я знал, что это всё ложь. Ближе к ночи меня привезли в СИЗО с пакетом на голове, который сняли только в здании.
– Сколько вы там пробыли? – поинтересовался я. – Десять дней. Там меня били, но не пытали, хотя постоянно настаивали на признании. Даже начальник полиции приходил, обмолвился, что для раскрываемости важно, чтобы я признался. Но я не стал оговаривать себя.
По истечении десяти дней меня отпустили. Начальник полиции сказал, что в следующий раз всё будет иначе. – Преследования продолжились? – спросил я. Руслан кивнул: – Начальник не солгал. Спустя несколько недель, 8 сентября 2011 года, боевой машиной военные снесли наши ворота. Мы тогда были у родственников, поэтому нас не было дома. Военные стреляли по нашему двору и сломали двери в нашем доме, а на соседних улицах убили нескольких молодых парней. Мой брат до сих пор не живет дома из-за страха за свою жизнь. Я же с женой и детьми покинул республику и теперь прошу убежище в Европе.
