22 апреля в Сочи Президент провёл важное экономическое совещание. Присутствовали все ведущие лица финансово-экономического блока Правительства, Администрации Президента, Государственной Думы, а также такие эксперты, как Сергей Глазьев и Алексей Кудрин. Главным фактором угроз российской экономике Президент назвал негативные колебания в мировой экономике, желание застраховаться от них и снизить риски спада производства.
«Экономика еврозоны по итогам 2012 года снизилась на 0,6%, а методы решения проблем, как с Кипром, подрывают доверие к финансовой системе». Негативные тенденции фиксируются также в Японии и Китае. В результате у нас наблюдается снижение темпов. Неуверенность бизнеса привела к увеличению оттока капитала и снижению инвестиционной активности.
Всё сказанное, безусловно, имеет свою логику. Но не стоит забывать, что подобные рассуждения звучали и в 2008 году, незадолго до кризиса, который разразился в России. Тогда также наблюдалось явное желание перенести вину за трудности на внешние факторы и подчеркнуть, что у нас, в принципе, всё в порядке, что мы всё делаем правильно. К сожалению, это не так. Кризис мировой экономики налицо, и не видно, чтобы он собирался завершаться. Оптимистичные заявления, периодически звучащие в прессе, не вызывают доверия. А от тех проблем, которые создают трудности в мировой экономике, вряд ли мы сможем защитить российскую экономику собственными силами. У нас есть свои проблемы, над которыми стоит задуматься более серьёзно. В конце концов, капиталы уходят к тем, где истоки кризиса, а не к нам, где мы пытаемся защититься.
Пугает тот факт, что руководство страны не собирается заниматься актуальными внутренними проблемами. Я оцениваю ситуацию следующим образом. После рыночных реформ Гайдара и глубокого трансформационного кризиса, достигшего дна в 1998 году, Россия постепенно начала выбираться из тяжёлой ситуации. Тогда мировая экономика процветала и смотрела на нас свысока. Большие успехи Китая ещё были впереди, и их заметили позже. Россию же многие списали со счёта. Вспоминаю, как японский шерпа, личный представитель первого лица государства в G-8, предложил исключить Россию из её состава. В разговоре он объяснил, что основные показатели России ниже, чем у Австралии. Это был 1996 год. На моё замечание, что вскоре всё может измениться, он посмотрел на меня с сомнением. Тем не менее, уже в конце 1998 года ситуация начала меняться, и до 2003 года изменения к лучшему лишь частично основывались на росте цен на нефть. Большую роль играли девальвация рубля и благоприятные условия для бизнеса. Рыночные реформы принесли свои плоды.
В 2003 году социальный контракт, неформально заключенный между крупным бизнесом и высшей бюрократией в 2000 году, был нарушен. Я имею в виду дело ЮКОСа, хотя уже раньше должны были эмигрировать Гусинский и Березовский. Потанин, в начале конфликта в 1997 году действовавший против этих персонажей, с уходом Ельцина и Черномырдина фактически присоединился к ним как представитель больших денег, полученных в процессе «несправедливой» приватизации. Обстановка для бизнеса ухудшилась, деловой климат стал менее благоприятным, что создало угрозу для роста экономики и формирования рыночных институтов. К счастью для правящей элиты, быстрое повышение цен на нефть и газ, а также дешёвые кредиты на Западе создали благоприятные условия для роста. Хотя инфляция не замедлилась, подъём в экономике и сокращение доли накопления в ВВП позволили увеличить реальные денежные доходы населения темпами, превышающими темпы роста ВВП.
В 2008 году объём ВВП составил 108% по сравнению с уровнем 1990 года, а реальные денежные доходы, с учётом повышения инвестиций населения в жильё, образование, здравоохранение и пенсионные накопления, увеличились до 132% по сравнению с 1990 годом. Таким образом, итоги к началу нового кризиса выглядели весьма оптимистично, частные инвестиции откликались на предложения кредитов на уровне 2–3% выше инфляции, хотя более дорогие кредиты вряд ли их устраивали. А действительно эффективные проекты, необходимые для нашей экономики и требующие больших вложений для достижения эффекта, не находили необходимого отклика.
Когда разразился кризис, мы, благодаря финансовой политике А.Л. Кудрина, довольно легко его пережили. Самое большое падение экономики (7,9%) было во многом обусловлено её перегревом, который наблюдался накануне. Но позже стало очевидно, что ожидаемое оживление, способное вернуть к предкризисным показателям, не состоится. И тогда встал вопрос о необходимости новой экономической модели. Мы рассматривали её в докладе на XIII Апрельской конференции ВШЭ. Я также писал о ней годом ранее, о ней же упоминалось в «Стратегии 2020», подготовленной в 2012 году Академией народного хозяйства, Институтом Гайдара и НИУ ВШЭ.
Я говорил о двух основных сценариях – инерционном и инновационном, называя их модернизацией «сверху» и «снизу» (демократической). Для первого сценария, который исключал серьёзные институциональные изменения, я считал реалистичными темпы роста в диапазоне 1,5–2,5% в среднем за год до 2050 года. Это означало бы, что реальная модернизация не состоялась бы. Второй сценарий предполагал важные институциональные изменения, включая изменения в правовой сфере (верховенство закона) и в политической системе. В случае реализации этого сценария улучшение делового климата могло бы привести к средним темпам роста до 3–3,5% в год. Это позволяло бы нам приблизиться к уровню развития и эффективности экономики развитых стран и, следовательно, осуществить модернизацию. Вы спросите, почему не 5–6%? Я отвечу коротко: потому что другая стадия развития, когда темпы обеспечиваются лишь за счёт усвоения или создания крупных инноваций. Но подробнее об этом в другой раз.