Тверской районный суд отклонил мою апелляцию на арест, произведённый 31 декабря. Судья Светлана Ухналева проигнорировала очевидные доказательства моей невиновности, а также давление, оказываемое руководством ГУВД на свидетелей, тем самым подтвердив свою сомнительную репутацию. Она значится в «списке Магнитского», что лишь усугубляет ситуацию.
Решение судьи было предвзятым и противоречило здравому смыслу. В постановлении суда указано, что показания свидетелей защиты необъективны, в то время как показания милиционеров названы «подробными и последовательными». Объясняя казус Чарухина, судья отметила, что его показания в суде были даны в состоянии стресса и не могут считаться надёжными, в то время как рапорт, написанный сержантом в спокойном состоянии, является важным доказательством моего нарушения.
Сравнивать российские суды с «Процессом» Кафки стало банальным, однако другого сравнения не подберёшь — это позорная трагикомедия с элементами безумия и издевательства над здравым смыслом. В начале заседания мы ходатайствовали о приобщении к делу нескольких публикаций из СМИ, включая интервью сержанта Чарухина с радиостанцией ВВС, где он рассказал о давлении со стороны руководства за признание в фальсификации рапорта о моём задержании. Я также просил учесть заявление заместителя начальника ГУВД В. Бирюкова, озвученное в эфире, о том, что увольнение Чарухина связано с его показаниями в суде 4 февраля, которые «вызывают недоумение сослуживцев». Эта публичная угроза от ГУВД — очевидное давление на Чарухина и других свидетелей-милиционеров.
Тем не менее, судья Ухналева отклонила наше ходатайство, ссылаясь на необходимость опросить свидетелей о давлении. Первым в зал вызвали свидетеля Кондрашова, составившего второй рапорт о моём задержании. Сержант, похоже, подготовился и произнёс заранее выученные показания. Но на вопросах он начал запутываться. В частности, он признался, что не видел Чарухина в момент моего задержания, хотя в рапорте указал, что я якобы толкал его. Противоречие не смог объяснить, ограничившись фразой: «Возможно, я ошибся при составлении рапорта». Кондрашов также подтвердил, что не совсем самостоятельно составлял рапорт — ему помогал участковый Попсуев, который «сформулировал суть», так как первый рапорт был оформлен по неверной статье.
Следующим в зал суда был приглашён Попсуев. Он сразу же попросил суд «защитить его от Яшина в связи с моральным давлением и угрозами». На вопрос судьи, действительно ли ему угрожает Яшин, Попсуев ответил, что в интернете получил от меня письмо. Судья и журналисты отреагировали на это с юмором, но я понимал, что ситуация серьёзная. В своём «угрожающем» письме я лишь сообщил Попсуеву о своих доказательствах, подтверждающих, что рапорты были написаны под его диктовку. Я призвал его к честности и порядочности, чтобы он не врал в суде.
Судья предложила нам задавать Попсуеву вопросы, и участковый, усевшись с каменным лицом, начал отвечать односложно. Он подтвердил, что действительно оказывал юридическую помощь в оформлении рапортов, но утверждал, что не диктовал текст. Когда я напомнил о его интервью, в котором он говорил другое, Попсуев уверенно врал, что ничего подобного не говорил. В финале допроса он начал измываться над судом, отвечая на вопросы о том, что делал в кабинете начальника ОВД, с несуразными отговорками.
К моменту, когда в зал снова вызвали свидетеля Чарухина, ситуация достигла абсурда. Он пришёл с просьбой выступить вновь и, как оказалось, у него были свои причины. Под конец допроса даже судья не могла сдержать смех. Чарухин заявил, что после предыдущих показаний оказался в состоянии шока и пришёл в ужас от сказанного, а Яшин смотрел ему в глаза и «намекал на гомосексуальность милиционеров». Вопросы, заданные мне и моим адвокатом, он назвал «некорректными», в то время как вопросы судьи оценил как «хорошие». Однако в конце концов он под давлением фактов признал, что на момент моего задержания находился далеко от места событий.
Судья, выслушав его неубедительные оправдания, покинула зал, объявив, что огласит своё решение на следующий день. В итоге Ухналева подтвердила своё предвзятое решение, оставив арест в силе. Я же собираюсь продолжить обжалование в вышестоящих инстанциях — это уже вопрос принципа.