Мы оставили в России друзей, могилы родных и выехали в Америку. Что побудило нас к эмиграции? Причин было несколько, и я постараюсь разобраться в главных из них.
В начале 1953 года я сдал экзамены в аспирантуру при кафедре философии Ярославского педагогического института. Позже мой научный руководитель, профессор Г. Штракс, рассказал мне о том, как обсуждалась моя кандидатура на заседании Ученого совета. Заведующий кафедрой истории КПСС заявил: «В партийных органах нас не поймут, если мы примем Стуля на идеологическую кафедру. Он хоть и фронтовик, но из того же племени, что и «врачи-убийцы в белых халатах». В тот момент меня поддержал заведующий кафедрой философии Н. Пилипенко, сославшись на Сталина: «Наш вождь сказал, что сын за отца не отвечает. Следовательно, и Стуль не отвечает за своих соплеменников». Эта цитата «сработала», и меня приняли, но неприятный осадок остался. Мне часто давали понять, что я – еврей, и потому должен терпеть унижения.
В 1958 году я попытался защитить кандидатскую диссертацию по философии в Уральском государственном университете, но защита оказалась неудачной. Никто не выступил против, но проголосовали: 13 – за, 11 – против. Не хватило голосов, и нужно было получить 2/3. Я задумывался над тем, почему это произошло. В чем-то была моя вина – я плохо представил свое исследование. Но, как видно, антисемиты тоже «постарались». У меня есть основания так полагать. Через два года, в 1960, я единогласно защитил ту же диссертацию в Московском педагогическом институте, а позже там же защитил и докторскую диссертацию. Кажется, я был первым доктором философских наук на Южном Урале. Мне оказывали знаки внимания, назначили высокую зарплату и включили в Совет, присуждавший ученые степени. Но даже в этом качестве я не чувствовал себя защищенным от коварных действий антисемитов.
В 70-е годы проходили выборы в какой-то орган власти, и меня назначили председателем участковой избирательной комиссии. Я добросовестно провел голосование и в итоговом документе указал, сколько избирателей «явилось», проголосовало «за» и «против». Вечером наша комиссия отчитывалась перед начальством района, и избирательный чиновник неожиданно предложил сдать ему два итоговых бюллетеня: один, написанный чернилами, другой – простым карандашом. Так мы и сделали. Позже я узнал из газет, что данные по «моему» участку были существенно сфальсифицированы, и, конечно же, в пользу «нерушимого блока коммунистов и беспартийных». Вы, возможно, думаете, что я должен был подать в суд на фальсификаторов? Я отлично знал, что суд 70-х годов был таким же «независимым», как и теперь, во времена «Басманного правосудия».
В Челябинске, как и по всей стране, в 90-е годы усилился антисемитизм. В подземном переходе рядом с нашим домом начали появляться надписи: «Жиды, уезжайте в свой Израиль», «Каждый русский должен убить хотя бы одного жида». Обстановка стала такой, что дальнейшее пребывание в России для жены, моих детей и меня стало опасным. В конце 1992 года мы эмигрировали в Америку. В нашей семье – два доктора и два кандидата наук по специальностям: техника, история театра, система образования и философия.
В 2010 году мы с женой издали в Челябинске в издательстве «Татьяна Лурье» книгу «Эмигранты в поисках себя», подведя итог нашей жизни в Америке. Можно сказать, что она сложилась удачно. Дети нашли себя в делах, а внучки окончили американские университеты, пишут компьютерные программы и занимаются бизнесом – продают русскую водку в американские рестораны. Ну а мы, родители, стараемся не сидеть без дела – пишем и печатаемся, и никто – слышите, никто – не унижает нас по «национальному признаку».