В 1944 году в одной из деревень Западной Украины в муках рожала молодая женщина. Ребёнок шёл боком, погибнуть могли и мать, и дитя. Военфельдшер гаубичного артиллерийского полка, юноша, которому тогда не было и двадцати лет, облил резиновые перчатки спиртом и повернул дитя в материнской утробе. «Как тебя зовут?» – воскликнул счастливый дед, когда всё было позади. – «Я назову твоим именем своего внука!».
«Моего имени нет в Святцах», – ответил молодой человек и услышал в ответ: «Да какая нам разница!» Молодого человека звали Рэм Исаакович Бобров. Он ушёл из жизни в минувшее воскресенье, тринадцатого июня. Умер удивительный человек, человек эпохи Возрождения. Я называла его так, и ему это нравилось, а мне нравилось это говорить, потому что никого на свете я не встречала – и теперь уже не встречу – кто бы так ярко и глубоко подтверждал эту характеристику.
Он прошёл войну фельдшером, а по совместительству был и переводчиком. Затем всю жизнь оставался переводчиком по совместительству, поскольку его мирной специальностью стало гидростроительство. Он проектировал Братскую ГЭС, изучал гидроэнергетический потенциал рек Сибири и Кавказа. Возглавлял службу экспертизы всесоюзного НИИ «Гидропроект», хорошо разбираясь в строительстве и функционировании ГЭС, от геологии до сбыта.
Ему было за восемьдесят, когда он выверял документацию по недостроенной из-за гражданской войны ГЭС на реке Кванза в Анголе. Но ещё в семидесятые друг привёз из Соединённых Штатов пластинку – рок-оперу «Иисус Христос – супер-звезда». Он, инженер-гидростроитель, слушал и восхищался, перевёл – со слуха – рок-оперу на русский язык, не просто так, а близко к оригиналу, чтобы текст перевода ложился на музыку. С тех пор поэтический перевод стал неотъемлемой частью его жизни.
Он никогда не изучал языки специально – просто обрастал ими. Сначала в Харькове, где родился и рос в гуще многоязычных диаспор, затем на фронте. Помимо русского, говорил и писал на английском, французском, немецком, итальянском, испанском, португальском, чешском, словацком, украинском. Он был великолепным, иногда гениальным переводчиком.
Наша встреча произошла на переводческой встрече в Словацком культурном центре. На таких мероприятиях участники обычно хвалят друг друга и свои произведения. Тот раз не стал исключением – пока один из присутствующих не заговорил критически и остро. Я задумалась, заострив внимание на его словах. И тут один из участников попросил разрешения и начал читать перевод выступавшего. …Мелькание, мелькание решётки, вдоль вечных чёрных прутьев маета. Ей только прутья да решётки чётки, а там, за строем прутьев, пустота. От «Пантеры» Рильке у меня мурашки побежали по коже.
Как только выдалась минутка, я подошла к автору перевода. Должно быть, мне удалось передать моё восхищение, потому что он тепло меня принял, подарил и надписал свою книгу, дал телефон. Я позвонила. Мы гуляли, ходили в театр, в Третьяковскую галерею. С того времени началась моя осознанная любовь к импрессионистам. Это было радостное время, потому что Рэм Исаакович был тогда здоров – насколько может быть здоров семидесятивосьмилетний человек, которому почти двадцать лет назад прооперировали рак желудка.
Его спасла Эльга Львовна, жена. Она настояла на обследовании – по счастью, в тот очень недолгий промежуток времени, когда рак ещё можно было диагностировать и оперативно лечить. Ему удалили большую часть желудка, он исхудал и ослаб, но был полон надежд и планов. В девяностые он загорелся идеей поехать в Париж. Купил карту, взял книгу «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя и начал отмечать на карте любимые места и маршруты писателя. «Что ты делаешь, Рэм?» – спрашивала Эльга Львовна. – «Ты собрался в Париж? Разве у тебя есть деньги на Париж?» Денег у него не было, но однажды на улице он увидел объявление: викторина «Пушкин и Франция». Главный приз – поездка в Париж. Викторина проходила в тот же день, как Рэм Исаакович увидел объявление. Он принял участие и выиграл поездку, к неудовольствию молодых людей, которые тоже хотели в Париж и долго готовились к викторине.
«А вот проиграли старикану», – посмеивался он. У нас были различные политические взгляды, и мы всегда спорили, яростно, потому что он был вспыльчив, а я, по его мнению, экстремистка («такая же, как Новодворская, и с какой стати ты на неё нападаешь?») – и всегда резко останавливались, вновь признавая, что это не главное, а главное – что мы друзья.
От них я впервые услышала о радиостанции, задолго до того, как стала её слушать сама. До последнего времени у них в квартире часто бывали гости, к нему тянулись люди. Он уже был не только опытнейшим инженером-гидростроителем, но и признанным переводчиком, особенно известным как переводчик французской песни, хотя этим его таланты не исчерпывались. Он был прекрасным чтецом, не только своих произведений, но и работ Галича, Чичибабина, Левитанского. У него был несомненный артистический дар.
Я всегда буду помнить, как испуганно-тревожно звучал вопрос и как снисходительно-презрительно отвечал на него чёрт Галича в передаче Рэма Исааковича. Надеюсь, что всегда буду это помнить и никогда не прощу себе, что единственную запись, которую сделала на диктофон, не переписала вовремя, и, запутавшись, стёрла, и теперь она звучит только в моей памяти.
В 2002 году вышла его книга – «Приоткрытая дверь». Великолепные переводы Мориса Карема, Жоржа Брассенса, Жака Бреля, Ярослава Сейферта и многие другие. Стихи, посвящённые людям. Смотрю комментарии к книге: сколько же одноклассников, оставшихся в Харькове, расстреляно – жертвы Холокоста. Сколько погибших однополчан. Память о них осталась в этой книге. Теперь и о Рэме Исааковиче тоже – память. Память растворяется в воспоминаниях, и может быть то, что я сейчас пишу, – тоже апокриф, потому что впервые пишу о нём в действительно прошедшем времени, и до сих пор не могу поверить, что это должно быть так.