Кристофер Марлоу писал: «Он был рожден незнатными людьми В германском городке названьем… Всех превзошел мужей, что любят страстно Предметы богословья обсуждать. Потом, исполнен дерзким самомненьем, Он ринулся в запретные высоты На крыльях восковых; но тает воск — И небо обрекло его на гибель, Занятьям дьявольским предался он, Плоды златые знанья поглощает И бредит некромантией проклятой; Превыше рая магию вознес; Она ему милей всего на свете…»
Уважаемый читатель, все верно: если быть точным, то Карл Маркс не занимался богословием, и его учение зовется марксизмом, а не «некромантией проклятой». Тем не менее, эта пьеса великого елизаветинца скорее всего описывает именно его: Карла-Генриха Маркса. Он, подобно Доктору Фаусту, решил обратить свой ум и знания в ту непреодолимую силу, которая очистит ему путь к власти. Чтобы понять истинную силу и слабость марксизма, необходимо осознать, что за его созданием стоит безумная, безнадежная страсть к власти.
Несомненно, великий Карл Маркс, и его можно назвать великим как в плохом, так и в хорошем смысле, был не первым отпрыском рода человеческого, стремящегося попрать законы своего рождения. Многие в истории стремились к этой цели, но Маркс выбрал иной путь. Как отметил один из его резких критиков, Бэм-Баверк, который считал всю научную систему Маркса «карточным домиком», Маркс был гениальным мыслителем, оказавшим колоссальное влияние на мышление и чувства целых поколений.
По словам П.В. Анненкова, «Маркс представлял из себя тип человека, сложенного из энергии воли и несокрушимого убеждения… Все его движения были угловаты, но смелы и самонадеянны; все приемы шли наперекор с принятыми обрядами, но были горды и презрительны, а резкий голос, звучавший как металл, произносил радикальные приговоры». Его энергия била в одном направлении — к власти.
На протяжении веков ненависть и зависть сирых и убогих приводили к потрясениям. Обыденные бунты, как выражал Александр Сергеевич Пушкин, были «бессмысленными и кровавыми», но их было относительно легко подавить. Однако новая эпоха началась, когда Карл Маркс перевернул сознание этих самых «сирых и убогих». Он стал источником, который дал им цель и придал святость ненависти, оправдание зависти. Маркс создал учение «О святости зависти и ненависти», что было совершенно новым явлением в истории.
Карл Маркс не был воином, таким как Александр, Наполеон или Кромвель, и не был великим администратором, как кардинал Ришелье, который создал Французскую королевскую империю на поте и крови подданных. Он был неудачливым вором, подобно Александру Меньшикову, хотя высокое положение его, вероятно, не удовлетворяло. Во многом он resembled пророку Мухаммеду: он принес в мир новую веру и стремился распространить ее словом и мечом.
Как Мухаммед мечтал о Халифате, так и Карл Маркс, безусловно, видел в своих мечтах мировую империю марксизма. Однако отличие в том, что Мухаммед нес свое слово вооруженным людям, тогда как Маркс делал ставку на сирых и убогих, как и первые христиане, уверовавшие в Христа ради Царства Небесного.
Несомненно, что риторика «Манифеста коммунистической партии…» отчасти перекликалась с риторикой Нагорной проповеди. Однако между первыми христианами и коммунистами есть принципиальная разница. Нужно обратить внимание на моральную сторону этих отношений. Здесь марксизм и христианство внешне так близки, но между ними пролегает пропасть.
Евангелисты учат, что уверовавшие и возлюбившие Христа достойны Царства Небесного, и для них очевидно, что нищета облегчает уверование в Христа. Проблема отсутствия богатства не встает в иудаизме, из которого вытекает христианство. Экклезиаст говорит о тщетности земных богатств, но это не означает, что отсутствие их облегчает понимание человеческой смертности. Оппоненты иудейских пророков редко подвергали богатство такой яростной критике, как это делали евангелисты.
Причина заключается в том, что для иудеев договор с Всевышним был свидетельством их единения как избранного народа. Личные привязанности и индивидуальные особенности не играли значительной роли, так как всех объединяла единая судьба. Человеческие слабости обличались только у тех, кто угождал Богу. Во времена Первого Храма индивидуальные захоронения вообще отсутствовали, а во времена Второго Храма они имели место, но оставались в рамках семейного склепа.
Ситуация же с евангелистами была совершенно иной. Это был индивидуальный выбор: «Уверовавшие в меня!», который требовал отказа от индивидуальности, создавая общую общину и общие ресурсы. Такой выбор подразумевал отказ от эгоизма и приводил к вознаграждению — Царству Небесному.
Таким образом, эти три момента сильно отличались от иудейской традиции. Во-первых, необходимость выбора не стояла для иудеев так остро, ведь союз с Богом был заключен задолго до их рождения. Во-вторых, никто не требовал особого стоицизма, и в-третьих, поощрение в иудаизме не носило столь конкретного характера.
В дальнейшем все указанные отличия, за исключением индивидуального выбора христианина, нивелировались. Отказ от «Я» стал обязательным лишь…