Сегодня состоялся первый из запланированных выходов в свет — презентация альбома Эрвина Шротта «Rojotango» в клубе «54 Below». На 54-й улице, между Бродвеем и 8-й авеню, скромная красная дверь ведет в подвал, где начинается очередь. Концерт, согласно билету, должен был начаться в 21:30. Я приехала поздно, всего за 15 минут до начала, и 20 минут простояла в очереди в раздевалку. Но место мне досталось отличное — на возвышении рядом с баром, своего рода амфитеатр. Я спряталась в уголке, чтобы не привлекать внимание фотоаппаратом.
Начало концерта задержалось на 20 минут —, очевидно, ждали, пока все из гардероба переместятся в зал и сделают заказ. Пока не притушили свет, я огляделась вокруг. В зале, среди полутора сотен зрителей, публика в среднем была лет 50-ти, молодежи было немного. Официанты были все до одного белые. Зал уютный, всего 30-35 столиков вокруг небольшой сцены. Деревянные потолочные балки с резьбой и рыже-коричневые гобелены в рамках создавали атмосферу основательности и традиций, но без лишнего пафоса. Это интеллигентное и приятное место, не самое дешевое, но и не самое дорогое в Нью-Йорке. Входной билет на галерку у бара стоил 35 долларов, плюс на 25 нужно было сделать заказ. Я уложилась в 24-50: одно пирожное Pumpkin Bread pudding и три кофе с молоком.
Но кто сидел за лучшим столиком в центре у самой сцены? Красивая брюнетка с южно-славянским лицом в вязаном беретике цвета металлик. Сердце прыгнуло — неужели? Приглядевшись, я поняла, что действительно очень похожа на Анну Нетребко. Официант, наливший мне молоко в кофе, не знал, кто это, и вообще не знал, кто такая Нетребко. Я сама удивлялась, как могла различить её среди толпы с расстояния 24 фута, при этом она сидела ко мне спиной, и я разглядывала её отражение в зеркале.
Она выглядела очень ухоженной и без возраста, одета в черный пиджак и светлое короткое платье. Если это была Нетребко, то она сильно похудела по сравнению с той, которую показывали в трансляции Метрополитан в октябре. В это время свет над столиками погас, и на сцене остался лишь свет на музыкантах — квартете Пабло Циглера. Они начали с первой инструментальной пьесы — Michelangelo ’70 Астора Пьяццоллы, танго с элементами джаза. Зал заполнился аплодисментами и приветственными криками.
На сцену вышел Эрвин Шротт. «Привет всем! Наконец-то я в Нью-Йорке с Танго!» — произнес он. Нью-Йорк привык видеть его в опере: Шротт-Лепорелло, Шротт-Фигаро и Шротт-Дон Жуан. С уникальным страстным тембром, он начал петь ещё в детстве, развлекая публику в ресторане отца в Монтевидео. В 22 дебютировал как оперный певец, в 26 выиграл призы на конкурсе Пласидо Доминго. Известный в России благодаря своему Союзу с Анной Нетребко, их сыну Тьяго уже 5 лет.
Я узнала о Шротте в тот же день, когда познакомилась с оперой. Ровно год назад, 23 февраля 2012, я приобрела билет в Королевскую оперу в Лондоне. Моей первой оперой стал «Don Giovanni» Моцарта, где Шротт играл заглавную роль. Впервые увидев его на афише, я подумала: «Какой противный сладкий красавчик». Но когда он вышел на сцену, всё изменилось. Уверенный в себе и обнаженный до пояса, он заворожил зал своей музыкой и движениями. Негатив сменился восторгом — я влюбилась в Шротта и в оперу.
Сегодняшний Шротт был гораздо скромнее: светло-серые брюки, темно-серая рубашка и почти черный жилет. Улыбка была по-детски обаятельной. Эрвин заговорил с залом с сильным испанским акцентом, который придавал его речи особое очарование. Он представил музыкантов, вызывал аплодисменты после каждого имени, делился мыслями о Пьяццолле и танго, прежде чем запеть «Los pajaros perdidos» — песню, которая идеально подходила ему.
Восторженные крики и аплодисменты заполнили зал. Эрвин продолжал разговор с залом, признавая, как много дружеских лиц его окружает. В следующем номере он исполнил «Oblivion» — щемяще-грустную музыку, которая вызывала ностальгию. Затем последовала инструментальная импровизация, написанная самим Циглером. Музыка продолжала захватывать публику, и я была счастлива присутствовать на этом незабываемом событии.
