Не прошло и двух лет с момента принятия «списка Магнитского», который обозначил лиц, виновных в смерти юриста Сергея Магнитского. После его трагической гибели в СИЗО «Матросская тишина» скончалась еще одна обвиняемая по статье 159 УК РФ (мошенничество) — предпринимательница Вера Трифонова. Но сколько еще нерешённых трагедий скрывает эта система? Приведу несколько примеров, с которыми мне, как правозащитнику, пришлось столкнуться.
Первый случай касается Александра Филатова, парализованного инвалида I группы из колонии № 7 в Валуйках, Белгородской области. У него имеется необратимая форма гемиплегии, которая подлежит актировке согласно Постановлению правительства № 54. Однако, несмотря на это, он продолжает оставаться в колонии. Суд отказывает в освобождении, ссылаясь на заключение ГУФСИН, который утверждает, что заболевание не включено в список. Суд, не открывая приложение к Постановлению, верит на слово врачам и продолжает оставлять человека за решеткой. Даже Совет по правам человека при Президенте РФ пытался вмешаться, выезжая в колонию к Филатову. В итоге, спустя год, инвалида вывезли в центральную больницу ФСИН в Воронеже, где ему провели обследование, результаты которого до сих пор неизвестны. По всей видимости, никто не собирается отпускать его домой умирать.
Вторая история также вызывает большое беспокойство. На прошлой неделе, как член Общественной наблюдательной комиссии, я посетила СИЗО-4 в Златоусте, Челябинской области. Там я встретила Николая Смоленского, обвиняемого в мошенничестве. Его состояние здоровья вызывает серьезные опасения: лицо почти белое из-за анемии, ноги и руки отекают, а ботинки он даже не снимает ночью — мерзнут ноги. Следствие, похоже, затягивает процесс. В течение полугода ему отказывали в ходатайстве о медицинском освидетельствовании, несмотря на наличие хронической сердечной недостаточности и кардиомиопатии — заболевания, требующего пересадки сердца, что в нашей стране не поставлено на поток.
Несколько дней после моего визита суд продлил меру пресечения Смоленскому, игнорируя его тяжелое заболевание, входящее в список заболеваний для освобождения. Судья заявил, что бы он освободил, если бы была 3 степень недостаточности. В то же время, следователь предоставила справку от тюремного врача, что «находиться под стражей может». Когда мы допросили врача в суде, он признался, что у них нет дефибриллятора для реанимации, а кардиолога тоже нет в штате. Сегодня стало известно, что врачебная комиссия подтвердила, что у Смоленского не вторая, а третья степень сердечной недостаточности, но это произошло лишь через пять дней после продления меры пресечения.
Я не буду углубляться в детали того, что творит следствие, чтобы не разрешить хотя бы домашний арест таким обвиняемым. Знаю, что в ход идут угрозы врачам, подтасовка документов и незаконные отказы в медосвидетельствовании. Однако более всего меня тревожит другое: неужели у работников правоохранительных органов нет сердца? Неужели они не понимают, что перед ними такие же люди? На сайтах ведомств мы видим призывы о помощи: у одного сотрудника тяжело заболел ребенок, у другого — проблема. Свою беду они замечают, но чужую игнорируют.
Тем не менее, заключенные в СИЗО юридически не виновны, приговора суда еще нет. Неужели правоохранители считают, что камера — это место для изощренных пыток и даже убийств? Ведь неоказание медицинской помощи тяжело больным — это, по сути, убийство. Как можно так легко отнимать у людей право на жизнь и здоровье?! И, возвращаясь к списку Магнитского, скорее всего, следователи и прокуроры нашей страны, особенно в регионах, не имеют возможности выезжать в США или Германию. А вот если бы удалось договориться с Турцией о подобном списке…