На «Красном Октябре» блеснул Медведев, поймав момент. Теперь там Октябрик: действительно, бывший президент появился на одной из старых фабрик. Сам повод выглядел несколько пошловато: всё сдал, что можно, — так чего бы ради? Раньше здесь делали шоколад, а теперь собрались те, кто в шоколаде, и хором объясняли ему, как правильно он всё делал, как уверенно гнул свою линию, сдаваясь в главном, но побеждая в малом.
Тем временем Путин давал интервью в Барвихе трем телеканалам. Зачем — не ясно. Возможно, чтобы местной узаконенной малине по-прежнему мерещился тандем, хотя его не было в помине. Сюжет, достойный Агнии Барто, хотя, по сути, не стоящий полушки. Что он сказал? — Да, никто бы из вас не рассказал этого лучше!
Новых сигналов он не подавал, и ничто не предвещало холиваров. Там был сталевар из Златоуста, сияющий, как свежий апельсин, сообщивший несколько манерно, что летом у него родился сын, вероятно, благодаря стараниям Медведева. Также присутствовал Минаев, рыхлый акын, который изрек пару протухших лозунгов — хвалил власти с рвением, с которым обычно ругают их на кухнях.
Весь интернет наизгалялся всласть — на этот подвиг мы всегда готовы. Все повторяли: «Не бросайте власть!». Медведев возмущался: «Что вы, что вы!». О чем писать свою эпистолу, я сам не знал, и вглядывался вновь в происходящее, но в это время свежую струю внесла в беседу Тина Канделаки. Сперва она поведала о своем друге, успешном англичанине, который обрел в России новый дом. Его судьба, похоже, разбилась в клочья, и он ринулся сюда — и это здраво. «В одной России сегодня есть драйв! В России невозможно жить без драйва!», — заявила она.
Вот вещь, непостижимая уму, но ясная каждому в той клоаке: у нас в стране успех придет к тому, у кого есть драйв, сказала Канделаки. И вот, вспомнив свой банальный лайф, который течет из пустого в порожнее, я задумался: что такое драйв? Как люди понимают это слово — те, кто собрался там с какой-то целью, а не ради кайфа, резвы, не по летам, и веселы вообще неадекватно? В конце концов, английский мне знаком, но, отличается от меня-изгоя, они владеют другим языком, и «драйв» там значит что-то другое.
Страна полна печалей и злодейств, которые не выжечь никаким глаголом. Как мне овладеть этим драйвом, чтобы стать таким же свежим и веселым? И что есть драйв? Умение сочетать утробный юмор с напором лести? Умение врать? Умение не читать? Искусство с криком «Марш!» бежать на месте? Отыскивать в безжизненности нерв, бросая камни в несогласного, умеет весь медведевский резерв. Боюсь, что это и есть его умение.
Науку эту я не осилю, до светлых их вершин не доползу. На выпученном радостью глазу там виден отблеск явного безумия — он и в глазах Медведева блистал. Прошу не плакать чересчур ранимых: нам был явлен Медведев-style — манера улыбаться на руинах. Когда царит развал, чем утешать Родину? «Почаще улыбайтесь», — призвал он. Зачем? Чтобы стать готовым идиотом?
Но это действительно новая волна: держаться нужно весело и серо. Натужным ликованием полна теперь любая атмосфера: шахтер, боксер, свинарка и пастух, ведущий, сталевар и их хозяева — все пялят зенки, все смеются вслух, и этот общий смех — основа драйва. Врут, что у нас возможностей нет — у нас их край буквально непочатый: утратить стыд, шутя сойти с ума, попасть бесплатно в год семидесятый… Если мы хотим выжить и попасть в ящик, то лживый жизнерадостный кретин — достойный и внушительный образчик. А прочие, почувствовав, куда несет стихия, всё чаще выбирают drive away. Точнее даже — drive away from here.
