Прощаясь с реальной государственной политикой, Дмитрий Медведев напомнил 23 апреля на расширенном заседании Госсовета свои слова, опубликованные им в журнале «Эксперт» в апреле 2007 года, ещё в бытность первым вице-премьером: «Свобода лучше, чем несвобода». Тогда это вдохновило многих, создавая иллюзию завершения эпохи путинского произвола, высшим воплощением которого стали процессы по делу ЮКОСа.
Став главой государства, Медведев в 2008 году добавил: «Хватит кошмарить бизнес». Его слова о всеразъедающей коррупции и верховенстве закона создали ожидания перемен. Однако сейчас, когда он вновь воспевает свободу и порядок, мелкое лагерное начальство продолжает игнорировать его указ о помиловании политзаключенного Сергея Мохнаткина.
Чтобы понять абсурдность медведевской политики, важно осознать, что экономическая свобода — это не просто право на торговлю и получение прибыли, а прежде всего — нерушимость легальной частной собственности. Без этой гарантии мы получаем деспотию, где богатства купцов могут оказаться под угрозой по whim правителей.
В обществе, где нет гарантий для собственности, экономическая свобода невозможна. Независимый и справедливый суд — единственный инструмент для мирного разрешения конфликтов. Без него остается только бесконечное соревнование лобби и схватки различных группировок.
Полное отсутствие в стране экономической и гражданской свободы — закономерный результат путинской опричнины. Это не просто ругательство; опричнина — это исторический термин, описывающий эпоху, когда элита формировалась силовыми структурами, а «правоохранители» получали возможность перераспределять собственность в свою пользу.
Ни испанские инквизиторы, ни гестапо не могли получать имущества своих жертв, но путинский «класс» опричников существует лишь в условиях, когда следователи и прокуроры фальсифицируют дела, а судьи штампуют приговоры, отправляя подследственных за решетку.
Существует два варианта сосуществования общества: либо опричное сословие, захватывающее собственность и вымогающее взятки, либо гражданские и экономические свободы. Эти варианты несовместимы. Современное общество не может мириться с опричниной — если протесты и судебные эпопеи неэффективны, люди и капиталы покинут страну.
Коррупция и произвол обрекают бизнес на спекуляции и создают запутанные схемы, подавляя нормальное развитие производства и инноваций. Это похоже на ситуацию, когда сталинский террор разразился бы раньше, во время НЭПа, и НКВДшникам было бы разрешено конфисковывать имущество жертв.
Таким образом, бизнес разделился на два типа: связанный с правящей номенклатурой и относительно независимый, который стал для «правоохранителей» территорией «свободной охоты». От Медведева ждали остановки этого террора и восстановления правовых норм, но надежды не оправдались.
Правление Медведева ознаменовалось безнаказанностью для таких случаев, как смерть Сергея Магнитского и осуждение Михаила Ходорковского. Условная «гуманизация» уголовного кодекса привела к тому, что дела против предпринимателей стали включать резиновую статью о мошенничестве, позволяя привлекать к ответственности любого менеджера.
Таким образом, либерализация в медведевский период свелась к возможности для фигурантов дел откупиться от казны, а не от следователей. Это привело к своеобразной «национализации» коррупции.
Медведев обосновывал не помилование Ходорковского тем, что тот не просил об этом, что лишь подтверждает его неспособность поколебать путинскую систему. Ужасы, нависшие над бизнесом, продолжают выталкивать предпринимателей из страны.
По данным бизнес-сообщества, три миллиона предпринимателей и менеджеров подверглись уголовному преследованию за последние 10 лет, из которых четыре года пришлись на время Медведева. Работает схема, при которой 14 тысяч предпринимателей находятся в заключении, а 120 тысяч имеют неснятую судимость.
Неправомерные дела против бизнесменов часто заводятся без заявлений пострадавших и без установления ущерба. Кроме того, широко распространена практика осуждения должников, что противоречит международным нормам, запрещающим лишение свободы за невыполнение договорных обязательств.
Антипредпринимательские репрессии привели к бегству капитала из страны, что могло бы составить около 300 миллиардов рублей налогов. Масштаб эмиграции людей за время правления Медведева достиг миллиона с четвертью, что больше, чем число беглецов от большевизма.
В рамках программы «За права человека» мне довелось ознакомиться с делами бизнесменов, ставших жертвами преследований. Например, Александр Шорор, ложно обвиненный в организации убийства депутата, вынужден был бороться за пересмотр дела, но безуспешно.
Виталий Архангельский, владелец порта в Санкт-Петербурге, сейчас живет во Франции, избежав экстрадиции. Валерий Морозов, разоблачавший коррупцию на олимпийской стройке, также нашел убежище за границей.
Андрей Бородин претерпел преследование из-за попыток околокремлевых структур захватить «Банк Москвы». При этом полиция и прокуратура не преследуют воров и жуликов, оставляя их безнаказанными.
Заключительный этап правления Медведева был упущенной возможностью прекратить террор против бизнеса. Партия власти отвергла обоснованное предложение об экономической амнистии. Медведев так и не решился на помилование Ходорковского.
Пока юристы дискуссируют, как остановить преследование бизнесменов, не затрагивая суть отечественной юстиции, очевидно одно: пока опричная природа режима не изменится, независимый бизнес будет безоружен перед лицом террора.
