Я больше не работаю в МГИМО. Это из хорошего. Из плохого. Мне довелось сегодня увидеть своими глазами то, что люди моего поколения знают только из мемуаров и воспоминаний родителей и людей их поколения. Я пришла намного раньше начала лекции, чтобы успеть подать заявление об уходе. Зав молча подписал его. По его реакции я поняла, что он ждал этого.
У меня был еще час, и я ушла на улицу. Когда я вернулась и зашла на кафедру повесить куртку в шкаф, за столом сидели зав, лаборантка и две коллеги. Я поздоровалась, но здоровалась только с этими коллегами, поскольку зав и лаборантку я уже видела. Они не ответили мне. Не демонстративно, нет. Они просто продолжали сидеть так, будто меня не видят и не слышат.
Одну из них аккуратно оставим в сторонке: год назад я поймала ее на плагиате, у нее есть основания не пылать ко мне любовью, хотя до этого дня она здоровалась. А вот вторая всегда была приветлива; недавно она попросила мою книжку, и я принесла ее. Она попросила дарственную надпись. Я не люблю этот жанр и не умею, но подписала книжку. Она сказала: «Буду внукам показывать». Про внуков, конечно, шутка, я понимаю. Но она просила книжку. И просила ее подписать. Сегодня она молчала.
И вот тут-то я вспомнила это мемуарное знание: перешедший черту становится бесплотным призраком, фантомом, который никто не видит. Я не думала, что этим призраком стану я. Я считала, что мне будет трудно прочитать эту последнюю лекцию. Но у меня получилось. Мне кажется, это была моя лучшая лекция за семестр.
В конце лекции я попрощалась со студентами и объяснила им, почему ухожу. Можно было сказать этим ребятам теплее, но слова застревали в горле. В общем, я только это и сказала: ухожу, и мне было приятно говорить с вами. Мой лекционный зал на четвертом этаже. Я уже успела спуститься по лестнице на третий, а они все еще хлопали. Они хлопали не мне, а пустому лекционному залу.
И вот тут впервые за всё это последнее время — с оккупацией Украины, салютом в честь аннексии, местными делами на работе, увольнением Зубова, стыдом и отчаянием, рождением нового страшного мира, в котором ждать помощи не от кого — впервые я расплакалась.