Владимир Слободинский: Сынок

В последнее время меня преследует один и тот же кошмарный сон: мой младший сын, мой любимый Игоречек, умирает. Умирает от болезни, в результате дорожно-транспортного происшествия, от передозировки наркотиков, от суицида… Я плачу, страдаю, не нахожу себе места, казню себя за то, что не все сделал, не предпринял достаточно, не сумел его спасти. Рву на себе волосы и, раздирая подушку и простыни, просыпаюсь. Когда просыпаюсь, долго не могу понять, не наяву ли было все, что увидел. Не сразу приходит осознание, что это всего лишь сон, что сын жив… Но этот повторяющийся сон не так уж и безобиден. В жизни все как будто и происходит именно так.

Мой сынок — худенький, вытянувшийся, не набравший крепости травяной стебелек, который легко может спрятаться за жердинку. В одиннадцать лет он остался фактически сиротой. Его мать, страдающая от возрастной депрессии, выгнала меня, своего мужа, из дома, лишив нас возможности видеться и общаться. Она сама не смогла научить его ничему путному: ни накормить, ни дать образование, ни воспитать. Из-за недостатка стабильного родительского контроля он быстро приобрел множество вредных привычек. Курение, неумеренное увлечение компьютерными играми, отсутствие режима труда и отдыха, а главное — отсутствие строгого мужского образца для подражания, довели до того, что мой спокойный и рассудительный сын превратился в нервного подростка, реагирующего на малейшее раздражение.

Учеба не идет, работа не клеится, отношения с девушками рушатся, жизнь каким-то образом скатывается в пропасть. Судья Томилина, умная и целеустремленная, потеряла своего молодца-сына, который угорел ночью в пустом родительском доме. Оплошность привела к трагедии: в результате усталости она перекрыла заслонку трубы печи с несгоревшими дровами. Последующие годы не отпускали ее от душевных страданий, превращая в физическую и психическую развалину. Свою боль и чувство вины она переносила на близких: на несчастную дочь и мужа. Ссоры, истерики, безосновательные упреки стали привычной частью их жизни.

Несколько гражданских дел, которые я вел для нее, были настоящим мучением. Я понял это позже, когда долго работал рядом с ее мужем, прокурором. Он был жалким, постоянно пьяным, не знал, куда деваться от нервной и совершенно неадекватной жены, а еще больше — от воспоминаний о погибшем сыне. Работать в таком учреждении было мучительно — видеть непрекращающиеся страдания отца по до срока ушедшему сыну. Пьяный утром, пьяный днем, пьяный вечером. Каждый год после трагедии он видел в каждом молодом человеке своего любимого сыночка. Полтора года до пенсии. Жизнь прошла.

Я слушал его, плакал вместе с ним, хотя к тому времени имел некоторый опыт в подобных ситуациях и пытался вести успокаивающие беседы. «Мой сын мог быть как ты — молодой и красивый». «Представь, мой сын тоже мог бы работать, как и ты». «Он был отличником, шел на красный диплом, любил науку и мечтал остаться в аспирантуре». Руководство и коллеги поначалу поддерживали его, направляли на лечение и реабилитацию, старались облегчить его работу. Но со временем все плюнули. Все было бесполезно. Жизнь кончена, жизнь опостылела, ничего не приносит радости… Мой кошмар будет сниться мне еще долго.

Оцените статью
Ритм Москвы