После войны Паустовский, грузинский поэт Симон Чиковани и Федин решили отдохнуть на побережье Пицунды. По прибытии друзья, конечно же, направились к морю. На пляже они наткнулись на множество побелённых прибоем древесных корней, напоминавших диких зверей или маски древних скифов. Также они обнаружили загорелые черепки, которые, без сомнения, могли быть частями эллинских ваз. Ничего другого и быть не могло, ведь чуть ниже чуть пенилось золото волн, которое когда-то принесло в Колхиду корабль Язона. И главное — они наткнулись на черную пиратскую бутылку! Федин тут же засунул в неё клочок бумаги, закупорил и бросил на волю стихии. В послании неведомому адресату было всего три слова: «Для жизни — жизнь!!»
В этом тексте я хотел бы выделить ключевые моменты писательской жизни Федина. В 1920-е его работы «Города и годы», «Братья» отражают эпоху революции, переосмысляют искусство и гуманизм, демонстрируя нового героя и свежий образ времени. Эти произведения стали плодом новаторства, которое родила эпоха. В 1930-е появляется «Похищение Европы» — это время самозабвенного поиска, который был не всегда удачен, но тем не менее оставил глубокий след в русской прозе. Здесь также отмечены «Санаторий Арктур», «Горький среди нас» и роман «Я был актёром» — все это интересные духовные изыскания, характеризующие ту эпоху.
В 1940-е — 60-е годы Федин создал трилогию («Первые радости», «Необыкновенное лето», «Костёр»), каждая книга которой поражает ярким художественным решением проблемы «искусство и жизнь». Эта трилогия является необходимым элементом для полного понимания литературного процесса тех лет. Последние двадцать лет своей жизни Федин провёл на даче в Переделкино — известном месте сбора литераторов. К нему приходили писатели, журналисты, друзья. Он часто говорил: «Я сам — старый газетчик и хорошо знаю, что такое газетная срочность… Звоните, не стесняйтесь, если дело серьёзное и время не терпит, а лучше приезжайте!»
На даче, в двухэтажном доме по улице Павленко, 2, можно было встретить Федина в его рабочем кабинете на втором этаже. Он стоял у окна, глядя в бескрайнее пространство подмосковного леса. Казалось, он доверительно беседует с природой — своим давним другом. О чём он думал в эти моменты одиночества? Может, о том, как осенью сорок первого немцы каждую ночь бомбили Москву, а вокруг Переделкина стояли морские зенитки, открывшие огонь? Он тогда беспрекословно говорил о скорой победе!
Федин был опытным редактором и великолепным стилистом, который всегда с величайшей тщательностью работу над текстом. Его младшие товарищи, такие как А. Твардовский, К. Симонов и Ю. Трифонов, отмечали его внимательность к языку и тексту. Константин Александрович, как его любили называть, всегда просил давать ему гранки с широкими полями для заметок. Нередко его правки занимали все поля — это было свидетельством неустанного редакторского труда.
Сохранилась одна интересная поправка в одном из его очерков о удачной рыбной ловле, где селянин вытащил из озера огромного сома. Федин, сам заядлый рыболов, заметил: «Наверное, и рыбакам нужно соблюдать меру в своих рассказах». В его общении с друзьями и посетителями всегда были не только вопросы и ответы, но и живые истории о жизни, писательстве и философии времени. Это было особое счастье, когда он с удовольствием рассказывал о своём опыте.
Федин вспоминал Ромена Роллана и его удивительные истории. Однажды Роллан встретил его с траурной повязкой: «Сегодня годовщина смерти моего папы». Он подчеркнул, что его отец, даже в свои 94 года, продолжал творить и трудиться. Это подчеркивало важность творческого долголетия и того, что художник не может оставаться в пассивном состоянии.
«Литература — часть жизни», — говорил Федин, и в мире, который только что пережил зловещие события, важен голос созидания. Он часто повторял слова одного из любимых персонажей Роллана: «Пока художник чувствует силу в чреслах, он родит и не вспоминает о рождённом». Федин вёл разговоры о сущности вещей и подчеркивал, что дело не в размере литературного произведения, а в глубоком понимании сути. Роман должен вмещать жизнь, и писать его — значит писать о жизни.
Федин всегда оставлял пространство для размышлений, заставляя думать о важном. С его мнением о литературе обнажались глубочайшие аспекты человеческого существования, и это было его истинное наследие.