Мне было тринадцать лет, когда началась война с Финляндией. Красная Армия пересекла границу, и на следующий день народ услышал по радио: «В городе Териоки восставшими рабочими и солдатами образовано Временное народное правительство Финляндской Демократической республики». Отец сказал: «Вот видишь, никакая страна не сможет с нами воевать, сразу же будет революция». Я не поленился, достал карту, посмотрел и заметил: «Папа, Териоки ведь прямо рядом с границей. Похоже, наши войска вошли в него в первый же день. Не понимаю — какое восстание и народное правительство?»
Вскоре я оказался прав: один из ребят из моего класса узнал от старшего брата, который служил в войсках НКВД, что тот был среди тех, кто вместе с пехотой Красной Армии ввозил в Териоки товарища Отто Куусинена, руководителя финской компартии. Позже вся правда стала очевидной. Тогда, будучи почти ребенком, я впервые задумался: «Как наше правительство может так врать?» Через два года, после нападения Гитлера, я, уже пятнадцатилетний, работал санитаром в эвакогоспитале на улице Разгуляй, рядом с метро «Бауманская». Я долго разговаривал с ранеными, которых привозили из-под Ржева. Ни один из них не находился на передовой больше пяти дней, и рассказы о войне настолько отличались от официальной пропаганды, что доверие к власти полностью исчезло.
Много лет спустя я узнал, что из ребят, мобилизованных в первый год войны, живыми и здоровыми вернулись всего трое из ста. Между прочим, историки и генералы до сих пор преуменьшают наши потери, и до сих пор непонятно, зачем это делать. Спустя двадцать лет произошел Карибский кризис, и я в самые горячие дни работал помощником директора института, который имел связи с высокопоставленными чиновниками, отвечавшими за Кубу. Я догадывался, что наши ракеты действительно на Кубе. Но с каким возмущением министр Громыко разоблачал «гнусную ложь» американцев о якобы завезенных на Кубу советских ракетах!
Как выходил из себя тогдашний наш посол в Вашингтоне Добрынин, когда его спрашивали о ракетах, а телекомментаторы в истерике орали, что никто не может поверить в то, что мы привезли на Кубу ракеты! И только когда президент Кеннеди показал аэрофотосъемки, на которых были видны наши ракеты, нам пришлось отступить. Я помню выражение лица директора, когда он рассказал, что его высокопоставленный шурин улетает на Кубу, чтобы уговорить Фиделя Кастро не возражать против вывоза наших ракет обратно. И кто-нибудь извинился или признался? Ничего подобного.
Несколько лет спустя наши танки вошли в Прагу, и я помню, как в райкомах партии по всей Москве собирали лекторов и агитаторов и устанавливали, что наши войска на два часа опередили ввод в Чехословакию войск НАТО. Позже то же самое будет говорить о Афганистане — ветеран «афганец» говорил мне, что, мол, еще несколько дней, и в Афганистане были бы американцы. А еще помню историю со сбитым южнокорейским авиалайнером, когда погибли сотни людей. Официальная версия гласила, что самолет просто ушел в море, и всем выезжающим за границу было строго-настрого приказано только это и говорить.
А Чернобыль? Простой народ, поверивший в официальную версию о «всего лишь аварии», писал в «Правду» письма с протестом. Против чего? Против того, как довели атомную станцию до катастрофы? Нет, они протестовали против «бессовестной клеветы западных СМИ». И помню фото в газете: собака, виляющая хвостом, с текстом: «Вот один из чернобыльских домов. Хозяева уехали, а песик сторожит дом». Ровно 65 лет я жил в царстве лжи. Самому тоже приходилось врать — как же иначе… Но повезло: я был востоковедом и мог избегать тем, требовавших разоблачения Запада.
Когда студенты спрашивают: «Действительно ли советская система была самой бесчеловечной и кровавой?», я отвечаю: «Нет, были и Чингисхан, и Тамерлан, и Гитлер. Но более лживой системы, чем наша, не было в истории человечества». Почему я все это вспомнил? Даже не знаю. Может быть, потому что где-то промелькнула какая-то информация о неопознанных военных?