Оригинал — savcho.livejournal.com
Что ж, уважаемые товарищи, сегодня я собираюсь высказать свое недовольство. Повод для этого есть, и он меня очень задел. Начну по порядку.
Недавно я принял смену и расписался в журнале учета препаратов, в то время как телевизор транслировал саммит АТЭС, где наш президент, Владимир Владимирович Путин, уверенно заявлял о грядущих улучшениях в отечественном здравоохранении. Жить станет лучше, жить станет веселее… И мне захотелось взять его с собой на сутки, чтобы показать, какова на самом деле наша реальность. Наконец, я не удержался от крепкого слова.
Начну с учета препаратов, речь идет о сильнодействующих веществах, используемых для наркоза и обезболивания. Наша ситуация такова, что нужных препаратов у нас просто нет. В нашей оранжевой коробочке всего три ампулы феназепама. Да, именно так, дорогие россияне, служба Медицины Катастроф работает без наркотиков! Представьте, как мы собираемся обезболить пострадавших — лишь анальгином или кеторолом. Или даже «рауш наркозом» — кулаком в лоб.
В нашей стране существует такая заведомо странная организация, как Госнаркоконтроль, которая устанавливает абсолютно неадекватные требования к хранению учетных препаратов. Необходимы сейфы, железные двери и решетки на окнах — практически как в банковском хранилище. Но где же все это взять?
Наш Центр Медицины Катастроф располагается в помещении судебного морга, и, естественно, условия хранения не соответствуют установленным требованиям. Наркотиков нет. Бригады ТЦМК развернуты в различных районах Московской области, но помещены в случайные здания. Наша домодедовская бригада обосновалась в офисном здании частного лица. Недавно мы находились в маленькой комнате амбулатории, но нас оттуда выпроводили, и теперь мы вынуждены сидеть в частном помещении. И это бывшее помещение стало единственным действительно приемлемым местом для работы.
Некоторые бригады находятся в еще более сложных условиях. Например, подольская бригада базируется в маленькой комнате приемного отделения местной больницы, спят на двухъярусных нарах, а оборудование валяется на полу. В Сергиевом Посаде у бригады даже нет отдельной комнаты — они просто сидят на чемоданах в коридоре. Единственная бригада, которая живет лучше всех — в Чехове, где их наградили помещением и оборудованием после успешной реанимации местного авторитета. Но наркотиков у них тоже нет.
Как же мы собираемся выходить из ситуации? У нас имеются такие препараты, как трамал и налбуфин, но их использование ограничено. После того как были внесены изменения в законодательство, налбуфин был исключен из списка доступных препаратов. Теперь у нас остались только три ампулы феназепама и три ампулы рекофола — все! Феназепам — это слабый транквилизатор, а рекофол не имеет обезболивающего действия. Действует всего пять-семь минут, и при этом не спасает нас от критической ситуации.
В цивилизованных странах, таких как Израиль, у бригады скорой помощи может быть до пятидесяти ампул морфина. У нас же в Москве на скорой помощи всего две ампулы морфина и одна ампула промедола, а в Московской области у бригад — всего одна ампула промедола. Это абсолютно недопустимо!
Представьте, что произойдет, если в нашем районе произойдет страшная авария. Мы — единственная реанимационная бригада с ограниченными ресурсами. Если случится масштабная катастрофа — и на трассе столкнутся несколько автобусов, или случится авария с самолетом, мы окажемся в катастрофе без средств для оказания помощи.
Как на это реагирует местная власть, и что думает об этом губернатор, товарищ Шойгу? Я мечтаю о том, чтобы Владимир Владимирович сам поехал с нами на такой вызов. Представьте себе: ДТП, автобус, наполненный пострадавшими, и мы без единой ампулы обезболивающего. Спасатели работают, а пострадавшие кричат от боли. Мы не можем помочь… Это реальность, в которой мы живем.