«Полученной свободой я распоряжусь с уважением. Но не изменяя своим принципам». Пресс-центр публикует оригинальный текст ответов Михаила Ходорковского в интервью немецкому журналу Шпигель.
Господин Ходорковский, вы провели в стенах тюрем уже не один год, познакомились и с лагерями Сибири, и со столичными изоляторами. Какие у вас впечатления от российской системы исполнения наказаний?
Отечественная система исполнения наказаний направлена не на перевоспитание, не на помощь осужденному и не на защиту общества от преступности, а только лишь на наказание, причем часто жестокое и унизительное, на слом человеческой личности. Однако карательная функция не может быть основной. Изменения происходят, но очень небыстро.
Как проходит ваш день?
Я не совсем обычный заключенный. За почти семь лет заключения я пробыл в колонии, к которой приговорен судом, лишь год и два месяца. Все остальное время — в разнообразных следственных изоляторах, где я практически постоянно пребывал в состоянии подготовки к процессу либо к заседаниям суда. Последние полтора года я нахожусь в Москве в следственном изоляторе «Матросская тишина». Мой образ жизни предопределен участием в судебном процессе и режимом содержания. Все будни я провожу в суде, за исключением одного дня в неделю, когда работаю с адвокатами.
Как часто вам удается пообщаться с родными?
Иногда в тот же день — раз в неделю — проходят свидания с родственниками. Час или полтора разговора по телефону, нас разделяет толстое стекло. Разумеется, это происходит в присутствии надзирателей. И так продолжается уже 7 лет.
Почему в 2003 году, когда дело уже шло к аресту, вы не воспользовались возможностью уехать из страны, как другие — медиамагнат Владимир Гусинский, эмигрировавший в Испанию, или олигарх Борис Березовский, живущий сегодня в Лондоне? Ведь вас предупреждали.
Вопрос очень непростой. Тогда мне казалось, что у меня не было выбора. «Уехать» для меня означало «предать». Честь дороже. Это мнение я не изменил и по сей день.
Кремлем или кем-то из вашего окружения предпринимались попытки за кулисами договориться о вашем освобождении на основании компромисса — например, вы признаете вину и эмигрируете за рубеж?
Нет. Насколько мне известно, никаких подобных закулисных переговоров никогда не велось.
Насколько велика вероятность вашего помилования со стороны президента Медведева?
Президент Российской Федерации в соответствии с Конституцией имеет право помиловать любого осужденного. Никаких ограничений Конституция РФ не содержит. Так что этот вопрос скорее к Дмитрию Медведеву.
Министр экономики Герман Греф и министр промышленности Виктор Христенко заявили в суде, что им не было известно о каких-либо нарушениях со стороны ЮКОСа. Оба они по-прежнему остаются во власти. По вашему мнению, это предзнаменование возможного оправдительного приговора?
Слишком оптимистичный вывод. Скорее показания демонстрируют личную порядочность и профессионализм этих людей.
Человек извне до сих пор не может найти ответ на два вопроса. Первый касается вашего превращения в богатейшего человека России, второй — метаморфозы из верноподданного гражданина в диссидента. В 80-е годы вы учились в институте, готовившем специалистов для «оборонки», были убежденным комсомольцем. Что должно было произойти, чтобы вы увидели российское руководство другими глазами?
Я всегда защищал свои убеждения, то, что считал правдой. Когда понял, как нас всех обманывали в советские годы, — пошел на баррикады. С тех пор требование свободы слова является для меня ключевым. Разгром НТВ в 2000 году заставил занять более критическую позицию по отношению к Кремлю. Что касается бизнес-успехов, то вспомните 1987 год. Тогда немногие решались, как я, отказаться от благополучного, по сути, гарантированного государством будущего в пользу бизнес-карьеры.
Вы были советником последнего главы правительства РСФСР, потом, при Ельцине, до 1993 года работали в Минэнерго, одновременно возглавляя правление одного из первых крупных частных банков страны — и это в самый разгар приватизации. Разве это не то самое сращивание бизнеса и власти, которое вы так бичуете сегодня, при Путине и Медведеве?
Банк, который принадлежал мне, стал заниматься ТЭК лишь через два года после моего ухода с госслужбы — в 1995 году. Сегодня люди на верхних этажах власти вовлечены в бизнес совсем иначе. И в этом я вижу опасность. Во всяком случае, близость к Борису Ельцину способствовала приобретению вами в 1996 году ЮКОСа, уже тогда бывшему вторым по величине нефтяным концерном России.
Откуда у вас деньги?
Я создал банк в 1988 году, и к 1993 году, к началу приватизации, по российским меркам это был уже «старый банк», которому доверяли и внутри России, и за рубежом. Количество разваливающихся производств было огромно. Деньги были меньшей из проблем. Наш банк в 1994-1995 годах заработал более миллиарда долларов, что для седьмого по размерам банка в стране немного. Мы обслуживали предприятия оборонного комплекса, строительного комплекса Москвы и лесоперерабатывающего комплекса Сибири.
Однако российские бизнесмены, в том числе вы, в результате приватизации практически даром получили лакомые куски советской промышленности. Это чушь. Для покупки ЮКОСа мы брали кредиты в российских банках. Западные инвесторы не спешили участвовать в аукционе, опасаясь крупного актива в стране с непредсказуемой политической ситуацией. На дворе был 1996 год, все ожидали, что следующим президентом станет коммунист Зюганов, который национализирует российские предприятия без какой-либо компенсации.
И какова была реальная ситуация с ЮКОСом в 1996 году? Долги государству по налогам составляли 2 миллиарда долларов. Работники по полгода не получали зарплату, доля неоплачиваемой продукции достигала 90%. А цены на нефть находились в районе 15-20 долларов за баррель. На сколько могла стоить компания в таком состоянии?
Тем не менее, мы выплатили 1,3 миллиарда долларов за различные активы, погасили долги перед государством и все задолженности. В 2003 году ЮКОС добывал вдвое больше нефти, не имел долгов, а капитализация достигала 40 миллиардов долларов.
Вы неоднократно подчеркивали, что в 90-е годы в высшей лиге российского бизнеса дела велись сравнительно разумно, тогда как сегодня в России царит «безудержность». Что конкретно вы имеете в виду?
Я хорошо знал Президента Бориса Ельцина — он никогда не потерпел бы государственных чиновников, столь откровенно демонстрирующих свои многомиллионные состояния, добытые коррупционным путем, как это происходит после его ухода. Невозможно было представить открытое использование силовых структур для отъема чужого бизнеса.
Правила могут быть хорошими и плохими. Намного хуже, когда никакие правила не соблюдаются или когда на законы во имя каких-либо «политических» целей попросту не обращают внимания. Бизнес-конфликты решаются сегодня силовыми методами, с захватом заложников, чтобы таким образом оказывать давление на бизнесменов. Просто берут и сажают в тюрьму младшего партнера по бизнесу, друга или подчиненного.
