25 сентября председатель комиссии Общественной палаты Республики Мордовия по сохранению духовного и культурного наследия протоиерей Александр Пелин в составе комиссии ОП побывал в ИК-14, где содержится осужденная Надежда Толоконникова. О положении дел и беседе с бывшей участницей Pussy Riot отец Александр рассказал о своих наблюдениях.
Объективно говоря, пожар оказался ложным. Большую часть своих действий Надежда Толоконникова совершает для собственного пиара и для облегчения условий содержания. Я понимаю и не преуменьшаю трудности, существующие в системе исполнения наказаний, и у людей, которые там находятся, но считаю, что большая часть ее претензий необоснованна. Более того, люди, находящиеся вместе с ней, ее не поддерживают и не понимают. Она своими заявлениями создает проблемы другим осужденным.
Осужденные в ИК-14 действительно зарабатывают, и часть из них отправляет заработанные средства домой. Например, в прошлом году около 560 тысяч рублей было переведено на свободу людьми, заработавшими эти деньги в колонии. Поэтому заявления о том, что там существует унизительный рабский труд, не соответствуют действительности. И другие факты никак не соотносятся с содержанием письма Толоконниковой. В колонии я снял видео с хозяйственного блока, душевых и того быта, который там присутствует. Любой, кто посмотрит эти кадры, сможет сделать свои выводы.
Женщины в колонии опрятные и чистые. Возможно, в прошлом были проблемы с мытьем, например, в летний период, лишь по причине ремонта бани. Но такое бывает повсюду. В том же семинарском общежитии, если что-то ремонтируется, люди временно сталкиваются с трудностями. Но говорить о системных санитарных нарушениях в колонии нельзя.
На территории колонии есть храм и священник, который постоянно там приходит. Люди его знают. Я спрашивал у осужденных: могут ли они ходить в храм? Чинит ли кто-то препятствия? Ответ был однозначен: нет, мы можем ходить и ходим в храм.
Мне удалось, хоть и недолго, поговорить с Надеждой Толоконниковой. В настоящее время она находится в отдельном помещении на территории колонии, охраняемом специальным образом. Она выразила опасения за свою жизнь и теперь содержится в отдельной комнате на двоих, но одна. Рядом есть медик, который в любой момент может проконтролировать её самочувствие, так как она объявила голодовку.
Поблизости от колонии постоянно находится Петр Верзилов, муж Толоконниковой, с которым мы встретились, когда привезли осужденным пряники, печенье и чай. Верзилов оказался рядом, возможно, подумал, что к ним пришли очередные правозащитники. Никаких провокаций с его стороны не было, просто поздоровались, и на этом всё.
Надежда долго беседовала с президентом Межрегионального благотворительного фонда помощи заключенным Марией Каннабих и известным журналистом Еленой Масюк. Затем я зашел к ней. Небольшая камера, с санузлом за перегородкой, похожая на больничную палату. Надежда сидела на заправленной кровати и что-то писала. Я спросил: «Желаете ли вы поговорить со мной?» Она ответила: «Да, пожалуйста, проходите».
Я попросил немного времени у коллег, так как кто-то ещё хотел продолжить разговор. Я зашел, сел напротив и спросил: «Скажите, пожалуйста, Надежда, есть ли у вас какие-то претензии по поводу возможностей людей в колонии свободно исповедовать свою веру? Чинят ли им в этом препятствия?». Она ответила, что препятствий нет, люди могут свободно ходить в храм. Более того, она призналась, что сама также посещала церковь. Главная её претензия заключалась в недостатке свободного времени. Она отметила, что начальство не предоставляет людям достаточно времени, из-за чего они мало могут уделять внимание себе.
Говоря с Надеждой Толоконниковой, я увидел перед собой далеко не изможденного человека, она вполне осознает свои действия и выглядит совершенно здорово как психически, так и физически. Когда я спросил, хочет ли она получить благословение и принять бумажную Казанскую иконку Божией Матери (мы раздали такие образки многим заключенным), она с радостью её приняла. У меня сложилось впечатление, что она уже устала от той игры, в которую её втягивает её муж или какие-то силы, которым она обязана – положением, деньгами или известностью.
Это не революционерка с безумными глазами, она не горит злобой или ненавистью, как отдельные осужденные, с которыми мне также довелось встретиться. Например, там есть закрытое помещение для злостных нарушителей режима. Мы туда заходили, беседовали, и та, с кем я разговаривал, выражалась жестко и агрессивно по отношению к Церкви. Надежда ничего подобного не проявила. Она была приветлива, вежлива и аккуратна.
В конце разговора я выразил надежду, что она сможет более правильно расставить свои жизненные приоритеты. Возможно, она желает прекратить бесплодные отношения и своё преподнесение. Я пожелал ей избавиться от иллюзий о том, что есть кто-то, кто за неё решит всё – будь то её муж или какие-то другие силы. Есть ощущение, что она орудие в чьей-то игре, имеющей целью скомпрометировать и дискредитировать то, что для нас важно.
Да, в системе исполнения наказаний есть много проблем. Да, там всем трудно. Но с каждым годом ситуация улучшается, и отношение к осужденным становится всё более гуманным. Общественные наблюдательные комиссии и правозащитники играют огромную роль. Они могут посещать практически любые исправительные учреждения, проверять всё – питание, содержание, отношение к осужденным, санитарные условия. Сейчас много форм общественного контроля, и это хорошо. Тем труднее становится дискредитировать систему исполнения наказаний.
Если дискредитировать армию, Церковь, правоохранительные органы и другие институции, которые защищают нас, то не останется ничего, что обеспечивало бы нормальное функционирование российского государства. Последствия могут быть трагичными, вплоть до разрушения России. Возможно, именно этого хотят те, кто стоит за претензиями Надежды Толоконниковой, действиями её мужа и некоторых других правозащитников.