25 лет назад я заинтересовался, как устроена Нобелевская премия Мира, включая попытки распознать ее неписаные правила и возможности влияния на решения комитета. На тот момент я был знаком с четырьмя (сейчас уже пятью) лауреатами этой престижной награды, а также с рядом кандидатов на нее.
Ключевой вывод, о котором стоит помнить, заключается в том, что явление и процесс такого масштаба — очень сложные. Их нельзя описать однозначно или управлять ими с помощью одного рычага, и в этом заключается их ценность. Политики и общественные деятели, предлагающие простые объяснения и решения, всегда заблуждаются. Если вам кажется, что решения комитета можно легко объяснить трусостью, коррупцией или глупостью, вы ошибаетесь. Когда такое говорит пропагандист — это можно понять, но когда чикагский профессор высказывает подобные мысли — это уже стыдно и глупо.
Нобелевская премия Мира в большинстве случаев (это важно, потому что есть исключения) присуждается не индивидуумам, а явлениям, даже если формально награды получают конкретные личности. Взгляд комитета заключается в том, что премия символизирует большие мировые процессы, отражающие важные социальные сдвиги, значимые для всего человечества. Получатели награды не обязательно являются хорошими, святыми или выдающимися личностями — они должны представлять значимое явление, за которым стоит важная проблема, осознанная на институциональном уровне.
Как правило, яркие примеры — это оппозиционные политики, получающие премию после достижения власти и установления гражданского мира, достижения согласия или договора. Мандела и Арафат были награждены, когда они стали символом новых порядков — преодоления апартеида и соглашения об автономии с Израилем.
Комитет проявляет интерес к оформленным массовым движениям или социальным группам, с которыми ассоциируются кандидаты: НАК у Манделы, ООП у Арафата, Солидарность у Валенсы, афро-американская община у Обамы. Правозащитники могут получить премию при других обстоятельствах, но их биографии должны содержать важные основания, которые делают их борьбу всемирно значимой (например, Аун Сан Су Чжи, Сахаров).
Комитет часто предпочитает поощрять стремление к миру обеих сторон конфликта: Мандела получил премию совместно с Ле Клерком, Арафат вместе с Рабиным и Пересом, Бегин и Садат также были награждены вместе. Учитывая все это, стоит отметить, что у Алексея Навального в его текущем статусе практически нет шансов получить Нобелевскую премию Мира, несмотря на моё уважение к его работе и тревогу за его здоровье.
Навальный не является классическим правозащитником, не борцом за гуманитарные ценности или защитником слабых, хотя такие элементы присутствуют в его деятельности. За ним не стоит четко оформленная социальная группа или этническая община, как это было у Валенсы. Он относительно молод, представляет ценности, важные для Запада, но его политическая поддержка остается неопределенной. Это не умаляет его значения для России, но только в контексте Нобелевской премии и текущего года.
Вспомним, например, Андрея Щаранского, за которым стояло понятное этническое меньшинство, и его гуманитарная миссия заключалась в праве на выезд. Он провел восемь лет в заключении, но не получил Нобелевскую премию, так как у него не было значимого правозащитного прошлого до заключения. Покойный Владимир Буковский, отсидевший много лет, также не стал лауреатом, поскольку за ним не стояло осознанного движения.
Не стоит переоценивать вовлеченность Нобелевского комитета в российские проблемы. Тем не менее, нельзя и думать, что комитет может быть коррупционным или учитывать государственные интересы — чьи, кстати? Норвегии? ЕС? Всего западного полушария? Комитет состоит из людей разных взглядов и биографий, и они руководствуются своими принципами, которые могут не совпадать с нашим восприятием проблемы, даже если они интересуются ситуацией в России.
Главный вывод, который можно сделать из всего этого, заключается в том, что Муратов не получил премию вместо Навального. И хотя Навальный не мог получить ее, Муратов получил ее по совершенно другим причинам и критериям. Премия Муратову — это прежде всего награда институту, движению и явлению — профессиональной независимой расследовательской журналистике, находящейся под давлением правительств и корпораций по всему миру. Это поддержка важности журналистики, что и представляет собой жест Нобелевского комитета. Именно поэтому среди номинантов два представителя — из восточного и западного полушария, и выбор россиянина для этой цели не является случайностью.
Эта премия подчеркивает, что положение со свободой слова и высказывания считается одной из основополагающих проблем и угроз для демократии, особенно в России. Если бы удалось сохранить свободу слова, которая начала разрушаться задолго до появления Навального на политическом горизонте, то и он не оказался бы в тюрьме. Вот что говорит нам эта Нобелевская премия, и я с ней согласен.
Если бы нужно было вручить одну из двух премий российскому журналистскому сообществу, кто бы ее получил? Какое издание публикует наибольшее количество текстов против войны? В каком издании больше всего погибших журналистов? В каком активно защищают и мигрантов, и ЛГБТ, публикуют расследования о фальсификациях? Боюсь, что таких изданий не осталось, и, с этой точки зрения, никогда и не было. Нобелевская премия не Пулитцер, и именно такой подход ей важен.
Как продюсер получает премию за фильм, в котором важнее актеры, так и Муратов олицетворяет одновременно и погибших, и живых журналистов. Внешней публике всегда неясно, насколько фигура главного редактора определяет издание. Судят его по человеческим качествам вне издания, как он выглядел на приеме или что ответил в соцсетях. Но премия журналистике — это почти всегда премия редакторам, организаторам, идеологам и защитникам того, что делают репортеры. С этой точки зрения Муратов — один из лучших русских редакторов, оставшихся в профессии.
Муратов является не только символом верхушки журналистской пирамиды, но и важным образом ее основы. Это классический архетип — неуживчивый, бесконечно работающий журналист, который спорит с властью и с коллегами, оскорбляет читателей и спонсоров, выдерживает их давление для того, чтобы журналисты могли выполнять свою работу. Этот образ и получил премию, и он, безусловно, достоин ее.
Еще одно: так же как работа журналиста невозможна без редактора, так и работа редактора непременно зависит от инвестора, владельца или издателя. Работа, характеризующаяся ежедневным невмешательством и финальным действием — передачей делу достойному наследнику или продажей тому, кто сохранит дух. Очень немногие владельцы и издатели в России справляются с первым, и почти никто со вторым.
Теперь, когда достигнута хотя бы какая-то веха в движении «Новой газеты», можно сказать, что это премия и людям, финансировавшим этот проект в течение всех этих лет. Их имена заслуживают благодарности: Александр Лебедев и Сергей Адоньев. Важно сказать спасибо за их поддержку, даже если не согласны с их методами или взглядами. Как я уже упоминал, все сложно, и ничего не бывает просто.