Лучший способ изучения языка — это погружение, когда вокруг не слышно русской речи. Аналогично, лучший способ изучения истории — это ее проживание. Россияне хорошо знают свою историю, поскольку она повторяется, и каждое поколение сталкивается с собственным отрывком из учебника. Сегодня мы можем понять много о времени столыпинской реакции (правда, Столыпина уже нет), о кануне революции и о том, почему революция, произошедшая без Ленина и с минимальным участием большевиков, по итогу досталась именно им.
Реакция — это, конечно же, плохой период. Печальность его не в том, что идеи прогресса попирают, а в том, что начинают распространяться негативные настроения и появляются недобрые люди. Особенно актуальными становятся такие качества, как умение критиковать власть и оппозицию с удобного дивана; пошлость становится нормой, а любые убеждения рассматриваются как пошлость. Искренние душевные порывы зачастую интерпретируются через призму коммерческих интересов.
Совпадения с историей очевидны: вместо андреевского «Рассказа о семи повешенных» мы получаем американскую интерпретацию — фильм о семи помешанных. Узнав о резком росте самоубийств среди молодежи, вспоминаешь слова Чуковского и работы Питирима Сорокина, посвященные этой же проблеме. Самоубийства — лишь один из симптомов глубокой социальной болезни, порожденной отвращением общества к себе и своему прошлому.
Недоверие к любым действиям, эскапизм и взаимная ненависть — не менее опасные последствия этой болезни. Тем не менее, у современного общества есть уникальный шанс понять, почему русская революция завершилась октябрьским переворотом. Те, кто больше всего нас пугает этим переворотом, скорее всего, сами способствуют его неизбежности.
Леонид Радзиховский и его единомышленники уверены, что власть в России всегда падала сама по себе, без участия низов. Это верно, ведь в пирамидальных системах именно так и происходит — революционеры лишь используют кризисы, к которым власти приходят сами. Однако это не повод оставаться бездействующими. Когда власть падает, должны появиться те, кто готов подхватить управление.
Если единственным ответом на вопрос о потенциальной правящей партии снова станет ленинское «Есть такая партия!», то винить в этом следует не Ленина. Реакция — это время полного забвения приличий. Когда оппозиционера, независимо от его убеждений, похищают и шантажируют, было бы безнравственно требовать от него, чтобы он был готов к худшему, как будто это его вина. Это политика, и в ней может случиться все.
Было бы безнравственно предъявлять к оппозиции любые требования — от моральной строгости до идейной бескомпромиссности — при этом самим не предпринимая никаких шагов, оправдываясь фразами «не время» или «не поймут». Никто не просит вас присоединиться к оппозиции, но необходимо проявить хоть каплю совести и не клеветать на тех, кто оказался в этих рядах по воле судьбы или совести: даже если они кажутся бесполезными, они все равно полезнее тех, кто молчит.
Беда русской интеллигенции заключается в том, что она перешла от активных действий к конформизму и заботе о репутации, убеждая себя, что «именно в этом и есть суть». В результате в 1917 году, когда власть пала, ее подхватили самые беспардонные, и в этом смысле у Ленина не было конкурентов. Даже эсеры не смогли стать ему альтернативой — что уж говорить о кадетах и монархистах!
«Нового Ленина» могут принести не те, кто сегодня хихикает над Координационным советом, а те, кто не осознал всей серьезности ситуации. Слово «не раскачивайте лодку» — это лукавый, удобный властям лозунг. Однако революция, в конечном итоге, произойдет независимо от того, раскачиваем мы лодку или нет, ведь власти выбрали этот путь и не собираются с него уходить.
Будущая революция не будет восстанием масс, а станет кризисом и расколом элит, как и в 1917 году. Масштаб ее будет меньшим, но риск захвата власти недобросовестными останется высоким. Победят именно они, если те, кто должен думать и решать, не покинут свои диваны. В таком случае им предстоит изучить историю русской разрухи и вновь воздвигшейся тирании, и на этот раз — с полным погружением.