Господин Мельман дал ответ на тему «Бесов», охватив широкий спектр вопросов: от Украины до педофилии, от режима до журналистов, от либералов до моего сына, включая обсуждение Достоевского. Пытаться найти в этом хаосе логику было бы крайне сложно, но в одном он меня устыдил: я действительно не ознакомился с его колонками в МК о «Бесах», где он анализировал как Достоевского, так и Хотиненко. Устыдившись, я нашел этот текст и жадно прочитал его.
Сначала — юмор. Автор колонки был настолько очарован артистом Матвеевым (Ставрогином), что позавидовал его жене, Лизе Боярской. В конце он даже поздравил Лизу с удачным замужеством. Это, по сути, и составило весь разбор, за исключением нескольких строчек восхищения артистом Шагиным и противоречивого замечания: «Это Достоевский, господа! Но фильм неровный, порой уходит в театральность, наигранность, весьма фальшивую. В массовых сценах в роли народа студенты театральных вузов — это сразу видно, неполное высшее не пропьешь. Но так не должно быть, а значит, к режиссеру есть вопросы».
В тексте у Мельмана не было вопросов к режиссеру. Он утверждал: «На самом деле это очень хороший фильм, точный, достоевский». Однако он не упустил шанса задать вопросы тем, кто критиковал «точного Достоевского», включая Быкова, перед которым он не преминул расшаркаться. Так же он оскорбил и меня, напомнив о своем ноздревском подходе, когда влепил безешку и тут же оскорбил.
Далее Мельман написал: «Вы все упрощаете, примитизируете, вам так выгодно. В Донецке и Луганске одни бандиты. И точка. Любая сложность, любые сомнения считываются вами как отход от священной генеральной линии либерализма…». Тем не менее, он меня глубоко тронул, приняв позу учителя и наседая на меня с хрестоматийным стихом Пушкина, попрекнув за политические пристрастия. Он выразил готовность отдать жизнь за возможность свободно выражать свои убеждения. Затем господин Учитель добавил: «Надеюсь, Вы меня не запишите в опасные вольтерьянцы». Запишу. Только у меня, господин Учитель, к вам, как к Вольтеру, вопрос: «Почему вы не отдали свою жизнь и просто не пикнули, когда меня выперли сразу из двух изданий за мои убеждения?»
К текстам господина Мельмана, вероятно, стоит вернуться. Они представляют собой интересный материал с точки зрения лексики, интонаций и словесных стереотипов. Когда найду время, постараюсь сделать эту работу. Пока же процитирую Оруэлла: «Автор либо имеет что-то сказать и не может это выразить, либо случайно говорит что-то другое, либо он почти безразличен к тому, есть ли смысл в его словах или нет». Эта комбинация расплывчатостей и неумелости — самая заметная черта современной прозы, особенно политических текстов. Как только речь заходит о определенных темах, конкретика растворяется в абстракции, и на язык просятся затасканные обороты. Проза все реже состоит из слов, выбранных ради их значения, и все чаще из фраз, приставляемых одна к другой, как детали сборного курятника.
У нас свои «сборные курятники». Один — имени Киселева, другой — Соловьева, третий — Толстого… Вот и бывший мой коллега построил еще один.