Еще одна поразительная судьба, еще один прототип, который мог бы стать основой для романа о гражданской войне, но этот замысел остался неосуществленным. Причины тому две: во-первых, порой реальность оказывается настолько невероятной, что в художественном произведении это может вызвать недоумение; во-вторых, тему незаурядного человека, оказавшегося в чуждой среде, я решил исследовать в другом произведении с иным персонажем.
Какова этическая основа, психологическая защита и мимикрия сознания человека, который по своему выбору пустил корни в враждебной среде и добился в ней лидерства? Вероятно, некоторые из вас слышали о Борисе Штейфоне — еврея, который сделал карьеру в пассивно юдофобской системе, а затем достиг успеха в активно антисемитской среде и стал блистательным военачальником в мире, где его соплеменников презирали и уничтожали.
Борис Александрович Штейфон родился в 1881 году в Харькове в семье крещеного еврея-мастерового и дочери православного дьякона, что сделало его полуевреем. Однако для антисемитов этого было достаточно. В царской России еврейство формально определялось не столько кровью, сколько вероисповеданием, и именно поэтому Штейфон смог поступить в офицерское училище. Армейская среда была настроена к евреям уничижительно, и антисемитские шутки были обычным делом. Как жил юнкер еврейского происхождения в таких условиях, описал в своих мемуарах выкрест М. Грулев в «Записках генерала-еврея». Вероятно, Штейфон, как и Грулев, сделал вывод, что ему необходимо быть безупречным и достичь первых позиций, чтобы его признали своим.
Адаптироваться молодому человеку удалось. Он виртуозно сочетал шуточные проделки, которые приносили ему популярность среди товарищей, с успехами в учебе и окончил училище с отличием. Участвовал в японской войне, где заслужил пять боевых наград, а затем прошел конкурс в академию Генерального штаба, влившись в элиту офицерского корпуса. Это особенно примечательно, поскольку в те годы антисемитизм в царской армии уже вышел за рамки вероисповедания; военные училища перестали принимать даже выкрестов. Штейфон не менее успешно воевал на Великой войне, завершив ее в чине полковника генштаба.
Человек, который сумел утвердиться в изначально недружественной системе, не мог не переживать революцию, которая стерла все его достижения. Борис Штейфон стал непримиримым врагом большевистского режима. В Харькове он возглавил подпольную организацию, переправлявшую офицеров в Добровольческую армию, и вскоре сам оказался под командованием Деникина. Он командовал полком, а затем дивизией, став генерал-майором. Его Белозерский полк славился на фронте. Приняв под командование горстку людей, Штейфон превратил часть в мощную боевую единицу — три тысячи штыков, артиллерия и даже кавалерия, в то время как дивизии у Деникина обычно насчитывали не более полутора тысяч человек.
В годы гражданской войны антисемитизм в царской России достиг ужасающего уровня: среди большевиков было много евреев, что объяснялось «чертой оседлости» и другими лишениями старого режима. В мемуарах белогвардейцев часто упоминаются «еврейчики-комиссары» и «жиды-чекисты» как виновники всех бед. Обычной практикой было находить среди пленных евреев и немедленно, без разбирательств, расправляться с ними. Я внимательно читал воспоминания Штейфона о 1919 году, пытаясь обнаружить хоть какие-то размышления на еврейскую тему. Но там не было ни слова. Он вытеснил, отсек, заблокировал. Но расстреливать евреев при этом не мешал. Один единственный раз он упоминает о фильтрации пленных красноармейцев: «Инородцы выделялись своим внешним видом или акцентом». Получается, для него они были «инородцами». Я живо представил сцену для романа: «Господин полковник, вы же еврей, я вижу! Пощадите!» Полковник, мрачнее тучи, отворачивается и идет дальше. Подчиненные провожают его задумчивыми взглядами, вздыхают, передергивают затворы… И я решил, что мне не нужна такая голливудская драма. Демобилизовал Штейфона из прототипов.
Из его маловыразительных описаний боевых действий я попытался понять, в чем же заключается ключ к этой личности, помимо стремления доказать окружающим, что он, несмотря на еврейскую фамилию, не хуже остальных. Идеология Бориса Александровича была проста. Он сам сформулировал ее кратким лозунгом: «За великую, единую, неделимую Россию – ура!». Его искренние чувства проявляются в слезах по «прекрасным уставам царской армии, составленным мудростью предшествовавших поколений». Для него значила и «полковая культура» — культ родного полка с его славой, традициями и корпоративной этикой.
Однако вопрос о внутреннем разладе, который не мог не ощущать генерал в антисемитской атмосфере, остается открытым. По другим источникам известно, что окружающие не забывали о происхождении Штейфона. Он гордился тем, что его полк был отлично обеспечен, но его соратники за спиной подшучивали над его «иудейской хозяйственностью». Главный парадокс его удивительной биографии проявляется в годы Второй мировой войны, когда Борис Штейфон, эмигрировавший в Югославию, стал главой Русского охранного корпуса, воюя против партизан и советских войск. Напоминаю, что фашисты уничтожили в Югославии две трети еврейского населения. Войска Штейфона, размещенные в гарнизонах, неизбежно участвовали в облавах. Немецкое командование знало о корнях Штейфона, но, высоко ценя его боевые качества, ограничилось запросом в Харьков о наличии записи о крещении. К счастью для Бориса Александровича, запись была найдена.
В 1943 году Штейфон достиг вершины своей военной карьеры, получив звание германского генерал-лейтенанта. Неудивительно, что удача всю жизнь сопутствовала этому человеку. Он умер своей смертью 30 апреля 1945 года и был похоронен на немецком военном кладбище с почестями. В противном случае ему грозила бы участь коллаборационистов, таких как Краснов и Шкуро.
Штейфон проводит смотр, и звучит «Хайль Гитлер». Вы спросите: «Мог ли ведет себя иначе русский офицер с еврейскими корнями в ту эпоху?» Представьте, мог. Например, генерал Грулев, который в своей автобиографии пишет: «Самое важное, что я старательно и неусыпно держал под светом моей совести, — это было то, что я боролся против несправедливых обвинений и гонений на евреев». Когда он был юнкером, Михаил Грулев самовольно с оружием в руках защищал варшавских евреев от погромщиков, за что его могли выгнать из училища. В отличие от него, Штейфон, будь то юнкер, белый офицер или фашистский генерал, делал вид, что его это совсем не касается.
Говорят, что еврей — это не просто национальность, а судьба. Например, такая: мужественный и целеустремленный человек всю жизнь стремился забыть о своем еврействе, и ему это даже удалось. Или нет?