Когда мой отец перевёз бабушку к нам домой, я старался чаще заходить в её комнату и разговаривать с ней. Самостоятельно передвигаться она уже почти не могла, а у меня кипела жизнь — выпускные экзамены, обещающие новые горизонты. Однажды с друзьями мы пришли к ней с гитарой и спели песню собственного сочинения. Она уже почти ничего не понимала, только улыбалась.
Моя бабушка умирала целую неделю: всё это время она стонала в кровати, издавая какие-то неразборчивые звуки, особенно громко по ночам. Взгляд её стал потусторонним, ненормальным, с холодным и нездоровым огоньком в глазах; одним словом, бабушка лишилась разума. Вообще-то, мы никогда толком не общались: бабушка не слишком интересовалась нами, а мы ей. Но в эти дни я впервые потрогал её руку, погладил.
После её смерти бабушка снилась мне много раз, и до сих пор снится, именно с такими глазами. Ужас пробирает, и я в холодном поту подскакиваю. Но ещё больший ужас охватил меня однажды, когда я встретил человека с таким же взглядом в жизни. Это была девушка из моего института, с другого курса, и звали её Маша Алёхина. Помню, как я вернулся домой и рассказал об этом родным, отыскал её фото в какой-то социальной сети, взглянул ещё раз и постарался забыть навсегда.
Мне это почти удалось, если бы не… Да. Теперь этот взгляд преследует меня с экранов мониторов, и всякий раз меня бросает в пот. Потусторонний, ненормальный, с холодным огоньком в глазах. Боже! Ей не надо сидеть в тюрьме, ей нужно вылечиться, причём не у доктора, а в Церкви. Маша, выходи!
