«Мы боимся ночи»: что писали берлинцы о советских бомбардировках Берлина в 1941 году
В августе 1941 года, когда Советский Союз все еще восстанавливался после германского блицкрига, а Британия не планировала атаковать немцев вдали от своих берегов, Берлин неожиданно подвергся бомбардировке. Это стало настоящим потрясением для нацистских лидеров.
Неожиданное решение
В июле 1941 года рейхсминистр люфтваффе Герман Геринг убеждал Гитлера, что советская авиация практически полностью уничтожена и не представляет угрозы для германской армии, и уж тем более, ни один вражеский самолет не сможет долететь до столицы Третьего рейха. Эти слова успокоили как фюрера, так и жителей Берлина. Город жил спокойной жизнью: работали рестораны, кафе, театры, спортклубы; казалось, что горожане забыли о том, что менее чем в тысяче километрах на востоке идет кровопролитная война.
В ночь с 7 на 8 августа 1941 года Берлину пришлось вспомнить о войне: город сотрясли взрывы фугасных бомб. Утром немецкие газеты обвинили в бомбардировке Берлина британскую авиацию, заявив, что 150 английских самолетов смогли прорваться в город, при этом германские силы ПВО сбили 6 из них, среди мирных жителей были убитые и раненые. В Лондоне недоумевали: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7−8 августа английская авиация со своих аэродромов не поднималась из-за неблагоприятных метеоусловий». Следующий авианалет британцы осуществили только 7 ноября 1941 года. Тогда германская разведка признала, что в атаке на Берлин участвовали советские бомбардировщики.
Идея о нападении на Берлин родилась среди военных советского Балтфлота во время операций по бомбовым ударам по базе люфтваффе в Пиллау, сейчас это форт-цитадель в Балтийске в Калининградской области. Первым, кто предложил перенести бомбардировку на немецкую столицу, был командующий авиацией Военно-Морского Флота генерал-лейтенант Семен Жаворонков.
Эта инициатива дошла до адмирала Николая Кузнецова, возглавлявшего Военно-Морской Флот СССР. Позже он вспоминал, что изначально возникли серьезные сомнения в возможности достичь германской столицы, но, взвесив все «за» и «против», решили, что если после авианалета удастся вернуться на один из аэродромов Моонзундского архипелага, шансы есть. Об идее доложили Сталину. Тот, не раздумывая, дал свое одобрение. И уже на следующий день 1-му минно-торпедному авиационному полку 8-й авиабригады ВВС Балтийского флота был отдан приказ произвести бомбовый удар по Берлину.
Усыпленные пропагандой
Взлететь решили с аэродрома Кагул на острове Эзель (ныне эстонский остров Сааремаа) – это была самая западная точка, контролируемая советскими войсками, хотя фактически она находилась в тылу врага. Туда и перебазировались в начале августа летчики 1-го минно-торпедного полка ВВС под руководством полковника Евгения Преображенского.
Берлин и обратно нашим экипажам предстояло пролететь около 1800 километров, большая часть пути проходила над Балтийским морем. Маршрут выглядел так: Эзель – остров Рюген – место слияния рек Варты и Одер – Берлин. Всем было очевидно, что в светлое время суток незамеченными подлететь к столице рейха не удастся: медленные и неповоротливые дальние бомбардировщики Ил-4 рисковали попасть под зенитный огонь противника задолго до Берлина. Альтернативы ночному авианалету не было.
7 августа в 9 часов вечера пятнадцать советских бомбардировщиков, оснащенных не только авиабомбами, но и пропагандистскими листовками (так называемыми «агитационными боеприпасами»), вылетели на боевое задание. Флагманом был сам полковник Преображенский. Полет, проходивший в режиме радиомолчания, требовал от летчиков максимальной синхронности действий: любая ошибка могла обернуться катастрофой. Экипажи, чтобы избежать ПВО и истребителей противника, двигались на высоте 7 километров, где температура воздуха падала до –40 градусов по Цельсию: при таких условиях не только стекла кабины, но и очки шлемофонов покрывались инеем, и летчики были вынуждены надевать кислородные маски.
На подлете к Берлину эскадрилья Ил-4 была обнаружена РЛС противника, однако немцы, находившиеся под влиянием собственной пропаганды, уверявшей всех в разгроме авиации РККА, даже не заподозрили неладное. Они приняли советские бомбардировщики за свои и предложили им приземлиться на одном из ближайших аэродромов. Не дождавшись ответа, противник полностью потерял интерес к эскадрилье, направлявшейся в сердце рейха. Немцы пришли в себя только после того, как на Берлин упали первые бомбы.
Выяснилось, что германское командование, уверенное в неприступности Берлина, не позаботилось о светомаскировке. Освещенный тысячами огней город был заметен как на ладони. По воспоминаниям наших летчиков, были видны даже такие детали, как искрящиеся под проводами дуги движущихся трамваев. Однако Берлин вспыхнул еще сильнее – это были пожары, вызванные разрывами 250-килограммовых бомб ФАБ-100, сброшенных на военно-промышленные объекты. Бомбардировку над Берлином произвели только пять наших самолетов – остальные десять вынуждены были сбросить свой боезапас над городом-портом Штеттин из-за нехватки топлива.
Немецкая ПВО пришла в себя, когда советские бомбардировщики начали возвращаться. Можно считать удивительным, что от шквального огня германских зениток пострадала лишь одна машина – самолет под командованием Александра Курбана, который все же сумел дотянуть до своей территории. Ни один из наших летчиков во время выполнения этой сложной боевой операции не пострадал.
«Живем как в аду»
С задания наши бомбардировщики вернулись только утром 8 августа, а уже через час появилась сводка Совинформбюро, в которой советским гражданам сообщили об успешном выполнении задания по бомбардировке Берлина. С этого момента жизнь берлинцев перестала быть спокойной и размеренной: они начали тревожно поглядывать в небо при любом шуме мотора, ожидая нового авианалета, а в случае опасности были готовы броситься в бомбоубежище. Новые авиаудары по Берлину не заставили себя ждать.
До наших дней дошло несколько писем, в которых рядовые берлинцы делились своими переживаниями по этому поводу. В одном из них некая Анни писала на фронт своему мужу Эрнесту, что война с Россией дорого обходится: Германия менее чем за месяц войны уже потеряла несколько сотен тысяч своих граждан и спровоцировала ответные бомбардировки советской авиации, которые «сотрясали Берлин». «Несмотря на заверения властей, всем известно, что в ночь на 8 августа Берлин бомбили не англичане, а русские, мстившие за Москву», – сообщала Анни.
Супруга немецкого солдата жаловалась: «Зачем вы связались с русскими? Неужели нельзя было найти что-либо поспокойнее?… Мы все находимся словно в аду». Она призналась, что после первой бомбардировки люди перестали спокойно спать, особенно тяжело приходилось тем, кто работал на заводах или жил рядом с ними, так как именно туда обрушился главный бомбовый удар. Анни выразила опасение, что пока ее письмо дойдет, ее уже может не быть в живых.
Другая жительница Берлина, Луиза, писала своему жениху: «Мой милый Генрих! … Мы сидим в подвалах. Здесь взрываются бомбы. Разрушены многие заводы. Мы так измучились и устали, что просыпаемся только во время взрывов бомб. Вчера с половины двенадцатого и до половины второго ночи хозяйничали летчики. Чьи? … мы пошли в бомбоубежище. Там сказали, что это были русские летчики. Нам было очень плохо».
Луиза призналась, что после первой бомбардировки она боится ночи, «у нас каждую ночь воздушная тревога, иногда два или три раза за ночь. Мы прямо слышим, как русские летают над нашими головами. Они сбрасывают много бомб. Что же будет с нами, Генрих?».
Некоторые из подобных писем попали в руки советских военных. Упоминаемый выше полковник ВВС Евгений Преображенский, ознакомившись с некоторыми из них, сказал: «Это хорошо, что немецкие жены и невесты пишут правду своим мужьям и женихам на фронт. Немецкие солдаты будут знать, что их варварские действия против советских людей не останутся безнаказанными».
Берлину досталось
Германское командование довольно болезненно восприняло первую бомбардировку Берлина советской авиацией. Реакция не заставила себя ждать. 12 августа 1941 года начальник штаба Верховного командования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель предписал руководству группы армий «Север» как можно быстрее ликвидировать военно-морские базы СССР в акватории Балтийского моря и, что особенно важно, уничтожить аэродромы противника на островах Даго и Эзель.
Адмирал Николай Кузнецов в своих мемуарах отмечал, что вскоре после первого налета на Берлин последовали другие, однако осуществлять их с каждым разом становилось все сложнее, так как германское командование создало сложную систему противовоздушной обороны, которая начинала действовать сразу после пересечения береговой линии территории противника. По словам военного, приходилось прибегать к различным ухищрениям, чтобы пройти опасные участки, но главным преимуществом отечественных бомбардировщиков по-прежнему оставалась большая высота: «уже не так были страшны ночные истребители со специальными мощными фарами, не так был страшен и огонь зениток».
Летчики Балтфлота смогли совершить еще 7 налетов на германскую столицу – последний состоялся в ночь на 4 сентября 1941 года. Всего за этот период было выполнено 86 самолетовылетов, из которых 33 достигли своих целей – сбросили бомбы на Берлин. Остальные экипажи по различным причинам были вынуждены нанести бомбовые удары по запасным целям – Штеттину, Данцигу, Либаве, Кольбергу, Виндаме, Мемелю. В общей сложности на Берлин упало 311 авиабомб, что привело к образованию 32 очагов пожара. Потери авиагруппы полковника Евгения Преображенского составили 18 бомбардировщиков и 7 экипажей.
Источник: russian7.ru
