Публика активно обсуждает интервью Константина Лебедева, где он откровенно рассказывает о многочисленных бутылках вина, хмельных посиделках с грузином и, возможно, головах омоновцев, разбитых в результате этих встреч. Но сейчас я хочу рассказать о Леониде, который не признает своей вины. Не все его письма доходят до меня, и не все мои доходят до него. Но недавно я получил новое письмо. Посередине оно на несколько строк обрывается: слова, написанные синими чернилами, зачеркнуты черными. Тюремная цензура. Поднимаю его на свет и разбираю: «Серег, объясни всем, что я совсем не тот деятель, каким меня показывают». Прочитать можно, но цензура явно демонстративная. К письму приложено стихотворение:
Нужно платить даже за зло добром.
Так говорила, мама, мне ты.
Били тут больно, боль под ребром.
Но на их вопросы не знал я ответы.
Вернувшись из недавнего путешествия по тюрьмам — Иркутск, Ангарск, Челябинск — Леонид рассказал, что, будучи неверующим человеком, начал молиться. В письме он просит, чтобы к нему пришел священник. Он пережил сердечный приступ, его давление постоянно скачет, так что даже «скорая» успела приехать прямо в суд. Теперь Леню снова собираются повезти в Челябинск: он написал заявление о том, что опознал одного из своих похитителей, и по логике следствия его нужно отправить в то место, где это заявление было написано.
6 мая 2012 года, в день, ставший роковым для Леонида (и не только для него), я встретил друга на улице Большая Якиманка возле колонны молодежи с красными флагами. Он выглядел одиноко и растерянно, поглядывал по сторонам.
— Ну что сегодня?
— Кто знает…
— Леня скептически пожал плечами.
— Как всегда, покричим и разойдемся. Не это нужно…
Он начал путано и страстно говорить о том, что, по его мнению, важно: о простых людях, о необходимости отправляться в городок средней полосы, общаться с людьми. «Человек из народа», он всегда любил говорить о жизни народа.
— Лень, а что впереди-то?
— Выборы прошли.
— Что впереди? Да то же гниение…
— А с оппозицией?
— Нам мстить будут, — уверенно сказал он.
— Кому? Тебе, что ли?
— Ну, мне вряд ли. Я рядовой. А Удальцову, Навальному — обязательно.
После этого колонны двинулись, зашумели. Мы брели рядом и переговаривались о сынках. Он рассказал, что его пятнадцатилетний Димка засел за «Историю государства Российского» Карамзина и вчера не хотел ложиться спать, так увлеченно читал. В толпе мы потерялись, когда при заходе на Болотную началась давка, и вскоре замелькали дубинки… Леню там не задержали; ему повезло избежать контакта с полицией. Его арестовали позже, и теперь его обвиняют в «организации массовых беспорядков».
Мы познакомились пятнадцать лет назад. Он перебрался в Москву из далекого Ангарска, купил газету, прочел мою залихватскую статью, впечатлился и через редакцию нашел меня. Помню тот весенне-ветреный день 1998 года, когда мы встретились на площади Революции и пошли в кафе попить чая. Светлоглазый парень с заметным сибирским акцентом. Леня тогда не знал о политике, он только осознавал, что в стране слишком много беспредела и нищеты, и что надо что-то менять.
Он рассказал о себе — прямо и откровенно. Родился в Ангарске и там же вырос. Время было бурное. Одних косила наркота, другие уходили в спорт и криминал, убивая друг друга. Он поделился, как однажды в кафе началась перестрелка и шальная пуля попала ему в спину. С детства он занимался спортом и много читал, что помогло ему вырваться из города и начать бизнес в Москве. Он снял квартиру и, главное, заявил, что хочет изменить ситуацию в стране, ведь его друзья в Ангарске обречены.
В нем сочетались праздничность и настойчивая пытливость, это было искренне. Впереди у меня множество воспоминаний: как Леня пришел ко мне в больницу с кульком еды, когда я болел воспалением легких, как мы собирались за столом, много разговаривали и пели. Он был первым, кто узнал о том, что у меня должен родиться ребенок. — Это здорово! — сказал Леня. — У тебя ребенок вырастет, Серега!
Леня именно втянул меня в политику. После «монетизации льгот» тысячи людей вышли на улицы. Тогда Развозжаев, собравший «банду очкариков» из студентов, позвонил мне и сказал: — Серег, совет нужен… И как раз в те дни я уже думал, кого бы посоветовать, когда он предложил стать командиром. Лишь обстоятельства заставили меня пытаться строить движение «Ура!», в котором Леня стал первым заместителем, и без него, вероятно, это движение бы так не наполнилось азартом.
Во время одной из акций нас атаковали на пикете у офиса «Единой России». Помню, как Леня перехватил дубинку и яростно погнал двоих. Мы тогда отбились благодаря ему. Зимой 2011/2012, когда Удальцов голодал, в толпу у суда влезла полиция. «Этого берите!» — услышал я, но кто-то оттащил меня в сторону. «Спасибо тебе», — сказал я другу. Леня возил Удальцова на машине.
Вспоминаю, как, заехав за Удальцовым, мы катались по Москве. — Может, нас снимают? — вдруг спросил Удальцов, и я вспомнил, что надо быть осторожнее. Леню теперь обвиняют в том, что он встречался с грузином Таргамадзе и получил от него деньги на флаги и поездки. Но зная Леню и Сергея, я понимаю, что их не волновало личное обогащение.