Белорусскую революцию лучше всего характеризует то, что она – революция индивидуальностей. Здесь нет прямого и централизованного руководства, нет партийной программы; вместо этого присутствует неисчерпаемое персональное воодушевление, рождающееся непредсказуемо и повсеместно. Сколько раз сторонние наблюдатели говорили себе, что всё это вот-вот начнет сворачиваться из-за естественной эмоциональной усталости, отсутствия фактических результатов или законов инерции. Взгляд из российского мира, как правило, пессимистичен. Но Беларусь продолжает удивлять: славянская весна здесь не заканчивается. Каждую неделю из какого-то неведомого источника на улицы выливается небывалое количество энергичных, осознанных людей.
Самое адекватное свойство ума человека, настроенного на эволюцию, – это критическое отношение к себе, неудовлетворенность имеющимися качествами и стремление к тем, которые он обозначил как «высокие». А застой гарантирован там, где ум полностью доволен собой, принимает себя «таким, какой есть» и считает такое принятие благом стабильности. То же касается и общественного, или народного сознания. Если принять, что понятий «общество» и «народ» являются ментальными конструкциями, существующими только в головах отдельных индивидов, тогда все общественные вопросы снова упираются в то, что представляет собой «голова» каждого из них.
Каждый индивид должен помнить, что все тенденции политики, экономического уклада и мироустройства зависят от того, насколько критична его «голова» к своему нынешнему положению и насколько она способна производить «высокие» проекты или утопии. В преддверии 90-х мы воспринимали утопию как темную сторону человеческого бытия, и на то были основания. На наших глазах распадалась гигантская система, десятилетиями навязывавшая свой Большой Проект бездушными и иногда жестокими способами. Коммунистическая утопия, хотя и вдохновляла своим масштабом, часто оказывалась скучной идеологической матрицей. Мы повторяли слова, приписываемые философу Николаю Бердяеву: «Самое страшное свойство утопий в том, что они становятся реальностью». Советская утопия пала, и жизнь без нее оказалась не тем, чем казалась изначально.
Свобода вытащила на свет скрытые желания и мысли людей, которые оказались очень мелкими. Свобода развернулась болотом всеобщей корысти, а существование без павшей утопии скучно и мертво по смыслу, как и с ней. Однако утопии не принадлежат лишь государству или партиям. Они возникают в сознании человека из потребности в большем смысле, чем уже существует. Утопия – это движение к полноценности существования. Как пишет Николай Бердяев, утопии глубоко присущи человеческой природе: человек, раненный злом окружающего мира, нуждается в воображении совершенного, гармоничного общественного строя.
То, чего хотят белорусы, – это не просто свержение властей, честные выборы или соблюдение демократических стандартов. Всё это, безусловно, важно, но не об этом их революция. Белорусов ведет предчувствие утопии – когда ты почти касаешься обновленного мира, а твои мысли и чувства обретают недостижимую ясность и глубину. Это интимное состояние невозможно пробудить ни лозунгами, ни харизматичными вождями. Николай Бердяев прав: это состояние является частью человеческой природы; оно приходит в этот мир, чтобы изменять его и двигать в сторону гармонии, в осуществлении которой мы давно разуверились.
Из опыта знаем, что ни одно исполненное желание не дарует длительного чувства победы – счастье от достигнутых целей всегда кратковременно. Однако движение к цели, к тому, что еще является утопией, служит источником глубочайшего смысла и воодушевления. Движение к утопии – это одно из самых сильных человеческих состояний. Не достижение – движение. Поэтому мы с вниманием следим за каждым днем жизни Беларуси, где путь к правам человека и гражданина только начинает прокладываться через заградотряды «государевых слуг». В то время как остальной мир, где права уже обретены или еще не обсуждаются, остается на периферии нашего внимания.
Белорусская утопия демократии имеет сейчас гораздо больше смысла и надежды, чем все известные нам демократии. Это уже не просто надежда, а полноценный, радостный, трагически-карнавальный шторм, врывающийся в нашу полумертвую повседневность. Об этом, в частности, и говорил БГ в своем последнем альбоме:
«А мир говорит: Как ты можешь быть так спокоен? Надвигается шторм, который разорвет саму суть Бытия. А я отвечаю: Мир, ты не понял. Да, надвигается шторм. Шторм – это я.»