Прочитал Губермана о ПР: «Я бы их выпорол, а так как такого наказания нет, посадил бы условно». Жванецкий отвечает на вопрос Максимова, как он относится к идее введения в России телесных наказаний: «А, это вы о Пусси Райт… (хотя Максимов и имени ПР не упоминул)». Далее, уже второй раз на всю страну, и это только на моей памяти (может быть, он этот случай вообще через раз вспоминает) он рассказывает о том, как больно выпорол его отец в 46-м году, как долго не сходили с его попы синяки, какие неудобства доставляли ему эти синяки и какое благодатное влияние на его жизнь все это оказало…
Просто вспомнить слова другого персонажа из той же миниатюры: «Мой отец, Сидоров-старший, лупил меня, Сидорова-младшего, как сидорову козу». Так и подмывает вспомнить слова другого персонажа из той же миниатюры: «Это он будет драть. Да на него взглянуть как следует, он до конца жизни заикой останется… Я тебе так дерану, ты у меня опять по берегу без штанов побежишь, вспомнишь свое детство золотое». Но я отвлекся. Граждане! Что же это происходит – Губерман и Жванецкий!.. Кумиры, эталоны, совесть, отцы…
Что же это я взъелся на старинного приятеля – ныне профессора МГУ, за то, что он ПР в ХСС не одобряет! Да, хорошо бы он один. И сами героини, и их адвокаты все наровят извиниться – простите, дескать, «этическая ошибка» вышла, не надо было в храме. И кто их этому научил? Сами бы не додумались бы. Или додумались бы?
Люди! Ау! Что стало с нашими головами? Что же мы не можем разобраться в простейшей ситуации? И чего мы тогда недовольны следователями и судьями, если сами пасуем перед такой ерундой! Танцевать в церкви нельзя? Конечно, нельзя. И матом ругаться нельзя. И еще много чего делать нельзя. Кричать в публичном месте нельзя, например. Но… Но ведь любой поступок нужно оценивать в целом, а не вырывать из него форму, не отрывать ее от контекста всей ситуации.
Вот, представьте себе, например, что один человек видит, как у спящего воры крадут его чемодан. И он орет: «Эй, ты, …о, … твою мать, …л что-ли, …р! Проснись, на …й! Пока все не с…и!» Мат-перемат, да еще с ором. Хулиганство? Нет, конечно – это попытка предотвратить преступление, адекватная языковым средствам и ситуации.
А если бы вместо матерного крика он предпочел бы негромко (чтобы не разбудить спящего – будить ведь тоже нехорошо) проговорить что-то вроде: «Извините, что беспокою вас, но не будете ли вы так любезны, проснуться и обратить внимание на попытку похитить ваше имущество», и, не обращая внимания на то, что жертва только перевернулась на другой бок, отправиться дальше по делам, предоставив вору возможность закончить свое дело? Что это было бы лучше, чем матерный крик? По-моему, хуже.
А ведь многие из нас примерно в такой форме выражают свое недовольство взаимоотношениями церкви и государства или духовным климатом внутри самой церкви. Представьте, что в той же церкви случился пожар – на священнике загорелось одеяние, а у вас под рукой нет другой жидкости, кроме ведра с помоями. Нужно ли окатить горящего священника помоями или лучше дать ему сгореть? И если потушить пожар помоями, будет ли это осквернением храма, покушением на священность места и сана? По-моему, как раз осквернением храма будет позволить священнику сгореть вместе с церковью.
По-моему, тут даже и вопроса-то нет. Но почитаешь наши традиционные «акцию не одобряю, но суд еще больше не одобряю, а уж наказание совсем не одобряю; наказывать надо не так, а так, дайте-ка я подумаю и скажу, как надо наказывать, у меня в этом большой опыт» и начинаешь подозревать, что и совсем детские вопросы могут оказаться не детскими для младенческого интеллекта.
Акция ПР в ХСС была единственной возможностью для девушек (на телевидение у них доступа не было) ГРОМКО сказать обществу о бедах церкви: о ее сервильности, беспринципности, бездуховности, двуличии… Это была попытка предупредить нас о том, что мы горим, что нас грабят. Форма необычная? Плохая форма? Так она не плохая. Она для этой коммуникативной задачи ЕДИНСТВЕННО возможная для данных людей. Этим и должна определяться оценка всей акции. И только этим.
А не сладострастными мечтами «Эх, будь они моими дочерьми – уж я бы…». Что из этого следует – пусть теперь все в храмах танцуют? Нет, следует совсем другое. Следует то, что у каждого, кто хочет рассказать нам о наших бедах, должна быть возможность сделать это, не посягая на общепринятые нормы поведения. А вот если такой возможности обеспечено не будет, если пляски в храме останутся единственным способом громкой проповеди, то не взыщите – они продолжатся, будут танцевать. Какие бы наказания за это ни вводили.