О маскировочных мероприятиях РККА накануне войны
Дед мой, Михаил Николаевич Арзмасцев, работал профоргом на станции Пачелма. В 1937 году он был арестован, а во время бериевской «оттепели» 1939 года выпущен с неясной формулировкой. Чтобы не подвергать опасности свою семью, он не вернулся домой, а устроился сцепщиком вагонов на ближайшем полустанке Титово, где начал потихоньку обустраиваться. В частности, дед построил курятник и сарай. Я, приезжая к нему, любил исследовать этот сарай. Там было множество любопытных вещей, а также множество книг, старых газет и журналов — дед очень любил читать. Всё это имущество постепенно перетекало ко мне домой.
На стенах деревянного сарая имелись какие-то буквы. Однажды я спросил:
– А что это?
– Здесь было написано «Не кантовать!» – ответил дед и поведал мне историю.
С весны 1941 года на «железке» резко увеличился грузопоток в сторону западной границы. Эшелоны на Запад шли тяжело гружеными, а обратно – пустыми, хотя и выглядели гружеными. Дед, как опытный железнодорожник, легко определял это по стуку колес. Возвращаясь с Запада, везти особо нечего было, поэтому, чтобы скрыть перемещение наших войск к границе, на платформах размещали бутафорские грузы – «нечто», накрытое брезентом и охраняемое часовым, или пустые ящики. По мере продвижения вглубь страны находились какие-то попутные грузы, но некоторые эшелоны доходили пустыми даже до Пензы.
За несколько дней до начала войны на станции, где работал дед, остановился эшелон. Какой-то старшина подозвал деда с напарником и приказал:
– Орлы! Вот вам два ящика – делайте с ними что хотите, но чтобы через двадцать минут следа от них не было! Поняли?
Военные сбросили им с платформы два огромных ящика, сделанных из прекрасных сосновых досок, на которых было написано «Не кантовать!». Дед и его напарник быстро расколотили ящики и спрятали доски. Они были не только рады столь ценному «подарку», но даже гордились тем, что помогли Советской Родине сберечь государственные секреты, да еще и кое-что получили с этой Родины. В общем, приобщились к процессу.
Дед работал по скользящему графику, и ближайший выходной выпал как раз на воскресенье, 22 июня. С напарником они решили, чтобы окончательно сохранить военную тайну, обшить новым досками дедов сарай. К обеду сарай был готов. Они решили это дело обмыть, захватили поллитра. В этот момент и товарищ Молотов подоспел со своей знаменитой речью.
– Блин, не успели п…ры! – чертыхнулся дед, имея в виду Сталина и Берию (про Жукова тогда мало кто еще знал).
Приятели допили водку и пошли записываться в Красную Армию добровольцами. Однако на фронт деда не взяли – железнодорожникам полагалась «бронь». Но его повысили в должности до путевого мастера. Дед проработал всю войну, его восстановили в партии и наградили орденом Трудового Красного Знамени. До конца жизни он оставался убежденным сталинистом и положительно отзывался о Лаврентии Палыче. Твердо верил в военный гений Сталина и частенько говорил:
– Буквально месяца не хватило – вдарили бы по немцу первыми!
Дед очень стыдился того, что не был на фронте, и стыдился тех слов, которые бросил в адрес будущего Генералиссимуса в первый день войны.
