Гасан Гусейнов проанализировал язык власти и оппозиции, сделав акцент на лжи и «деликатной взаимности вранья», в которой обвинил и оппозицию. Это, безусловно, одна из самых актуальных тем сегодня. Однако пример, приведенный автором, выглядит несколько наивно: Удальцов называл протестное шествие «Маршем миллионов», в то время как на самом деле выходили в лучшем случае десятки тысяч. Если сравнивать ложь чисел, которую используют путинские чиновники и пропагандисты, с преувеличениями интеллектуалов и публицистов оппозиции, то последние выглядят значительно более безобидно. Хотя, конечно, они тоже не являются святцами.
Тем не менее, стоит ли в нынешних условиях, когда путинский режим жестко подавляет не только оппозицию, но и адекватную часть общества, нарушая элементарные представления о политической справедливости, анализировать, что такое оппозиция, какие у неё сильные и слабые стороны и кого она действительно представляет? Я полагаю, что стоит. Уточняя понятия, в том числе и политически злободневные, мы создаем пространство для интеллектуальной вменяемости, что, в свою очередь, может косвенно повлиять на вменяемость общества.
Сегодня, когда ожесточение в обществе достигает уровня, близкого к революционным событиям, важно понимать, с чем и с кем мы противостоим, на что и на кого можно рассчитывать. С обобщённой точки зрения, в конфликте с путинским режимом противостоят две силы: автократия (феодализм, продажные чиновники, депутаты и олигархи) и демократия (либеральный здравый смысл и так называемый креативный класс). Как часто упоминает Андрей Пионтковский: мы не против Путина как царя, мы против самого существования царского трона. В таком обобщённом виде оппозиция могла бы найти поддержку более широких слоёв общества, чем имеет сейчас. Однако по какой-то причине этого не происходит.
Общество требует уточнений и гарантий, что борьба против трона как символа несправедливого режима не станет лишь флагом, превратившимся в очередного царя и новых бояр. Многое из того, что говорит оппозиция, выглядит здраво, особенно когда она критикует режим: выборы, состоящие из подделок, продажные суды, бандитская полиция и отсутствие прав собственности. Но у российского обывателя, даже без изощрённого анализа политической действительности, есть опыт, который заставляет его быть настороженным и недоверчивым.
Он прекрасно помнит, как демократические пропагандисты критиковали советскую систему в начале перестройки и кто в итоге оказался главными бенефициарами этого процесса: бывшие комсомольцы и чекисты, а также сами пропагандисты. То есть, советское начальство вместе с либеральной интеллигенцией выиграли, но советский феодализм остался прежним. Самая последняя революция, начавшаяся более 25 лет назад, обернулась очередным обманом: кроме наполнения магазинов, обычный обыватель почти ничего не получил. Капитализм оказался бандитским и фиктивным, институции не состоялись, а разрыв между бедными и богатыми только увеличился. Обыватель, потенциальный гражданин, имеет полное право задавать вопрос: если после каждого обещания о свободе и борьбе с феодализмом я оказываюсь в проигрыше, зачем мне поддерживать новых либеральных революционеров, которые обещают то, что мне уже не раз обещали в прошлом?
На этот вопрос у большинства оппозиционных лидеров, включая меня, к сожалению, нет убедительного ответа. Скептики среди оппозиции высказывают ещё более категоричное недоверие, утверждая, что настоящая политическая борьба представляет собой конфликт одной части господствующего класса с другой, которая временно оттеснена от власти. Возможно ли, что после победы условных демократов к власти придёт «Путин номер 2», который может носить имя Кудрина или Прохорова, но суть (авторитарная, феодальная или олигархическая) останется прежней? Богатые станут ещё богаче, а бедные – беднее, и, как всегда, в минусе окажется средний класс.
Аргументы оппозиции по этому поводу не слишком разнообразны и не убедительны. Симпатичный мне Виктор Шендерович, яркий публицист, из раза в раз предлагает в качестве альтернативы лишь миф о сладком Западе, утверждая, что там всё хорошо благодаря развитым институтам гражданского общества, в отличие от России. Увы, цена подобным утверждениям – отсутствие широкой поддержки в обществе. Причём не только потому, что общество дремучее и предпочитает лесть и социальную помощь патерналистской власти, но и не даёт четкого ответа на вопрос, почему на условном Западе политические институты развиты гораздо лучше, чем у нас.
Может быть, дело не только в Путине, Ленине и Сталине, а в православии, самобытной культуре и доминировании авторитарного типа личности в российском обществе? Либеральная критика, к сожалению, старается избегать таких сложных вопросов. Это не означает, что институты гражданского общества не нужны; но если они не появились на протяжении тысячелетней истории России, возможно, проблема глубже, чем это хочет видеть либеральная оппозиция.
Проблема не только в Путине, который давно перестал вызывать ненависть у многих, но и в противоречивости позиций лидеров протестного движения, которые верят, что общими фразами о необходимости институтов и полезности западного опыта можно преодолеть законное недоверие общества, нежелающего быть обманутым ещё раз. Александр Скобов выделяет, что общество требует более высоких ставок для доверия и настоящей социальной солидарности. Не слов, а дел, включая необходимость силового отпора произволу.
Эта тема щекотливая и непопулярная. В либеральной среде, во многом унаследовавшей советскую культуру и предубеждения, существует миф о народовольцах и эсерах как о неудачниках. Однако ни одна политическая сила в русской истории не имела такой высокой репутации, как российские эсеры. Им удалось достучаться до толстокожего обывателя. Даже после Октябрьской революции, при власти большевиков, именно эсеры занимали наибольшее количество мест в Учредительном Собрании, и их искренность не вызывала сомнений.
Увы, в итоге они тоже проиграли, и Скобов не упоминает об этом, что не добавляет привлекательности его позиции. Но для сомневающегося наблюдателя тактика эсеров – это тактика проигрыша, как и ставка на силу. Хотя слабость и общество, и власть боятся. Стратегия радикализации не принесла успеха в истории. Пессимистическое ощущение, что в российской истории было всё, но ни разу не удалось, распространено. Но стоит помнить, что пессимизм – плохой советчик, и он не всегда показывает реальность.
Есть, в конце концов, чувство национального самосохранения и такая движущая сила как случай, с которым ещё никому не удалось договориться. Капля камень точит, и не стоит упрощать. Полезнее будет действовать.