Сегодня, находясь в суде по делу Данилы, я стала свидетелем того, как Алексей в полемическом порыве назвал правозащитников, к сожалению, «скопищем жуликов и бездельников». Это заявление стало продолжением его мысли о том, что «для привлечения внимания к проблеме прав заключенных Толоконникова сделала больше, чем множество правозащитников за несколько лет». Услышав от Алексея, что он не имел в виду меня, я задумалась о том, стоит ли молчать. Однако реплика, прозвучавшая среди аудитории Навального, не останется незамеченной. Поэтому, возможно, лучше выразить свое мнение, чем позволить развиться вселенскому скандалу, который никому не послужит на пользу.
Я не буду обсуждать сам тезис, ведь уже высказывала мнение, что, на мой взгляд, Надя совершает подвиг — и речь идет о правозащитниках. Предлагаю всем правозащитникам и их оппонентам не обижаться, а дочитать до конца. На мой взгляд, проблема заключается, во-первых, в стереотипах, а во-вторых, в терминологической путанице.
Существуют правозащитники, такие как Астахов и Брод, некоторые из которых находятся при власти или близки к ней. Есть и правозащитники в погонах, например, Антон Цветков или председатель мордовской ОНК. Стоит ли здесь обсуждать этих людей? Могу взять слово «правозащитники» в кавычки, если есть сомнения. Есть люди, которые возвышают правозащитную идею до статуса самоценной идеологии. Я не собираюсь их осуждать, просто их взгляды отличаются от моих, и у них другой опыт.
С недоумением узнала, что некоторые сотрудники «Мемориала» выразили недовольство по поводу высаженных у входа цветочков, утверждая, что в свете трагической деятельности организации они выглядят слишком веселыми. Такие перегибы действительно происходят. Может, скоро и смеяться в офисе станет под запретом?
Есть и те, кто самоотверженно и профессионально выполняет крайне важную для общества работу. И делают это за очень небольшие деньги, с риском для жизни. Извините, но нас убивают. Нужно ли перечислять имена погибших? Нас давят, мы — иностранные агенты. Если нас уничтожат, поверьте, лучше не станет.
Я — правозащитник новой волны, и мне важна не только сама идея, но и ее эффективность. Нас таких много, и молодых, и старших. Нам важна реальная помощь людям, чем бы мы ни занимались. По правде, меня изначально смущало слово «правозащитник». Я предпочитала назваться антивоенкой или контролером тюрем. У меня было предубеждение, и я подозреваю, что оно также присутствует у Алексея. Отчасти это формируется пропагандой, частично — действиями псевдоправозащитников, иногда — и нашими не всегда профессиональными действиями.
Но как вы меня называете? Левыми, правыми, СМИ? Когда я хожу по тюрьмам, вы зовете меня правозащитницей. От этого слова никуда не деться, нравится оно мне или нет. Поэтому сейчас я говорю как правозащитница. Есть только твердые путинцы, которые называют нас грантоедами. Приходите в себя, моя зарплата 40 тысяч и семь дней в неделю волонтерской работы. Это значит, что работа бесплатная, включая ночи.
Мне в молодости тоже казалось, что вместо того, чтобы арендовать номера и заказывать банкеты для правозащитных вечеринок, лучше поесть булочек у метро, а сэкономленные деньги отправить на помощь чеченским детям. Русским бабушкам тоже не помешает помочь. Но позже я поняла, что региональным правозащитникам, которые в одиночестве и изоляции в своих жутких регионах пытаются что-то делать, важно, чтобы их кто-то услышал, вывез, накормил, чтобы они почувствовали, что они не изгои.
Это может звучать смешно, но это важно — поставьте себя на их место. В регионах всё и все против них. В Москве нас много, а там, когда тебя под стражу брали, десятками выходили на центральные площади. Разницы между оппозиционерами и правозащитниками нет. Какие «правозащитные тусовочки»? Я сейчас не стану описывать заслуги правозащитного сообщества и рассказывать о его деятельности. Это было бы глупо. Если кому-то интересно, я могу рассказать на примере своей организации «Мемориал». Да, у нас был раскол по поводу кандидатуры Алексея. Те, кто его поддержал, услышали, что они — фашисты, расисты и популисты. Но мы, поддержавшие его, не в меньшинстве. Мы сделали это не из любви к Навальному, а потому что посчитали его кандидатуру эффективной и оптимальной.
Нас, правозащитников без кавычек, молодого и взрослого поколения, сотни и тысячи. Мы — наблюдатели на выборах, участники митингов, свидетели на судах. Почему мы жулики и бездельники? Хорошо хоть не воры. У меня на заднем стекле машины большая наклейка «НАВАЛЬНЫЙ». Мне просто нравится так ездить. У офиса «Мемориала» таких машин три. Не хочу, чтобы Алексей наклеил на стекло «ПРАВОЗАЩИТНИКИ». Я просто не хочу, чтобы необдуманные слова провоцировали ненужные конфликты. Мы все на одной лодке и знаем, как она называется — неудачно. Алексей, на самом деле, это твои избиратели и агитаторы, включая меня. Давайте лучше поддержим людей из Болотной, чем жаловаться на жуликов и бездельников, когда там три человека стоят на пикете. Нехорошо это.