фото: imerica.ru
Морозный ветер проносится по безлюдным улицам Инты в Коми, где заколоченные окна зданий смотрят в пустоту, словно слепые глаза. В Верхнем Тагиле на Урале ржавеющие каркасы заводов, когда-то являвшихся сердцем города. В старинных купеческих домах Углича и Торжка царит тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц и редкими шагами последних жителей. Эти разрозненные образы, разбросанные по необъятной карте России, формируют тревожную мозаику – картину медленного угасания малых городов и сел.
Этому процессу, который старший научный сотрудник Института социологии РАН Ася Воропаева в своем новом исследовании, опубликованном в августе 2025 года, метко называет «социальной ликвидацией», посвящен глубокий анализ.
Ее работа убедительно показывает: три десятилетия следования либеральной модели развития, с его священным принципом минимизации государственного вмешательства в социальные процессы, привели не к эффективности, а к «перманентной и непрекращающейся оптимизации». Под этим, на первый взгляд, рациональным термином скрывается системный демонтаж самой возможности достойного существования за пределами узкого круга агломераций-гигантов.
В основе этой трагедии, как указывает исследование Воропаевой, лежит порочный круг, запущенный логикой свободного рынка, возведенной в абсолют. Рынок, ориентированный исключительно на краткосрочную выгоду, неизбежно истощает ресурсы периферии, концентрируя капитал, инвестиции и, как следствие, людей в Москве, Петербурге и пятнадцати-двадцати крупных региональных центрах.
Малые города, в которых население составляет менее пятидесяти тысяч человек, и бесчисленные села стремительно теряют свою экономическую основу – налогооблагаемую базу. Без нее рушится финансирование самой жизни. И тогда в действие вступает механизм «рационализации»: в первую очередь закрываются школы, признанные «нерентабельными» из-за небольшого количества учеников, затем фельдшерско-акушерские пункты, почтовые отделения – основа социальной инфраструктуры.
Без школ и медицинских учреждений, без перспектив для молодежи, уезжает молодежь. Оставшееся население неизбежно стареет, спрос на оставшиеся услуги падает еще больше, и чиновники получают веское, на их взгляд, «обоснование» для новой волны закрытий. Замкнутый круг сжимается, превращая некогда живые места в зоны тихого отчаяния.
Цифры этого апокалипсиса поражают своей безжалостной конкретикой. Сто двадцать девять малых городов, где еще существует жизнь почти трех с половиной миллионов человек, балансируют на грани полного исчезновения, превращаясь в города-призраки.
За последнее десятилетие сельское население сократилось на колоссальные один миллион двести тысяч человек. Особенно остро проблема стоит на Дальнем Востоке, где целые районы опустели – миграционная убыль составила там двадцать три процента за тридцать лет. С карты страны исчезли три тысячи пятьдесят пять сельских школ и одна тысяча семьсот пятьдесят четыре медицинских учреждения.
«Государство, следуя либеральным догмам, фактически делегировало рынку функцию верховного арбитра жизнеспособности территорий, – отмечает Ася Воропаева в своем исследовании. – Но рынок слеп ко всему, что не конвертируется в немедленную прибыль. Он не способен оценить ни непреходящую ценность тысячелетнего исторического города, ни колоссальные стратегические риски опустевшей, безлюдной границы».
Пока федеральные чиновники обсуждают абстрактные показатели «Стратегии пространственного развития до 2030 года», реальность в регионах, особенно в августе 2025 года, опережает самые пессимистичные прогнозы, приближаясь к точке невозврата. Волна административных ликвидаций прокатилась по Кировской, Брянской и Архангельской областям.
Село Подосиновец, где еще недавно жили девятьсот человек, официально упразднено в начале августа – людей переселяют в далекий райцентр за семьдесят километров, безжалостно разрывая связи с родной землей, оставляя позади кладбища предков и осиротевшие дома. В Нолинске закрыли последний детский сад, цинично списав это на «естественную убыль», как будто дети – это статистика, а не будущее.
Энергетический коллапс в Сибири и на Дальнем Востоке лишь усугубляет кризис. Отсутствие газификации, устаревшие десятилетиями ТЭЦ, неспособные обеспечить стабильное тепло и свет, заставляют людей жить в условиях, недопустимых для XXI века.
«Мы фактически возвращаем людей к печному отоплению и керосиновым лампам, выдавая это за неизбежность», – с горечью отмечает один из дальневосточных губернаторов. Завершает картину реформа местного самоуправления, переход на одноуровневую систему, которая юридически похоронит тысячи сельских поселений как самостоятельные единицы.
«Это не оптимизация управления, – подводит итог депутат Дмитрий Коновалов, – это административная эвтаназия целых пластов российской жизни».
Последствия этого тихого вымирания глубинки выходят далеко за рамки экономических потерь. Это – культурный геноцид. Ежегодно три процента населения покидают старинные русские города – Торжок, Вязьму, Кинешму. С каждым отъездом исчезают уникальные ремесла, растворяются местные диалекты, стирается неповторимая локальная идентичность.
«Русский Север, колыбель нашей культуры, стремительно превращается в гигантский этнографический музей под открытым небом, – пишет Воропаева, – где вместо живых деревень скоро останутся лишь таблички с надписью ‘здесь была жизнь’».
Не менее опасны геополитические риски. Пустующие, заброшенные земли Дальнего Востока и приграничных районов Арктики становятся зонами стратегической уязвимости.
Китай уже активно арендует огромные участки сельхозземель на Дальнем Востоке – свыше миллиона гектаров. Казахстан проявляет интерес к водным ресурсам опустевших приграничных территорий.
«Природа не терпит пустоты, – предупреждает эксперт в исследовании. – Заброшенные пространства неизбежно притягивают тех, кто готов и может их освоить, часто на своих условиях». И даже для тех, кто уезжает в крупные города в поисках лучшей жизни, нет счастливого финала. Большинство из них, по данным исследования, не становятся «успешными горожанами».
Около шестидесяти восьми процентов остаются в безликих пригородах-спальнях, тратя по четыре часа в день на изматывающие поездки на работу и до шестидесяти процентов своих доходов – на кабалу ипотеки.
«Это не развитие человеческого капитала и не урбанизация в здоровом смысле, – отмечает Воропаева, – это конвейер по производству нового, глубокого социального неравенства и человеческой усталости».
Возникает мучительный вопрос: возможно ли остановить эту сползающую в небытие Россию? Очевидно, что прежние методы не работают – они лишь усугубляют проблему. Политика «управляемого сжатия», то есть концентрации скудных ресурсов в нескольких «опорных точках», лишь ускоряет агонию окружающей периферии, превращая ее в мертвую зону.
Щедрые субсидии без ясной долгосрочной стратегии и создания реальных точек роста не создают новые рабочие места, а лишь консервируют иждивенчество и зависимость дотационных регионов от центра.
Исследование Воропаевой и опыт отдельных, еще не сдавшихся территорий намечают возможные пути спасения. Первый – это настоящая налоговая революция, закрепление за регионами значительной доли – до пятидесяти процентов – доходов от добычи полезных ископаемых на их территории.
Опыт Ханты-Мансийского автономного округа, где такой подход уже частично реализуется, показал снижение оттока населения на семнадцать процентов – цифра, говорящая сама за себя.
Второй путь – сознательный отказ от умирающей модели моногородов в пользу создания многофункциональных «точек роста», основанных на местной специфике. Бывший «химический гигант» Рошаль в Подмосковье успешно трансформировался в крупный логистический центр для электронной коммерции, создав две тысячи новых рабочих мест.
Торжок делает акцент на возрождение уникального золотного шитья, что уже привлекло сорок тысяч туристов только за прошлый год, вдохнув жизнь в старинные улицы.
Третий ключ – активная цифровизация, способная сократить изоляцию. Спутниковый интернет в самых удаленных селах, качественное дистанционное обучение и телемедицина – это не панацея, но шанс дать людям возможность остаться.
Пилотные проекты в Татарстане, где это реализовано, показали прирост рождаемости на двенадцать процентов – лучший ответ скептикам.
«Слово ‘оптимизация’ в нашем контексте давно стало опасным языковым камуфляжем, призванным скрыть подлинные масштабы национальной катастрофы», – заключает Ася Воропаева в своем исследовании.
Ликвидация малых городов и обезлюдение сел – это не просто экономическая проблема или вопрос статистики. Это прямая и серьезная угроза самому цивилизационному коду России, веками строившемуся на неразрывной, сакральной связи человека с его землей, с малой родиной.
Перед страной стоят два возможных сценария на ближайшие годы. Темный сценарий – окончательное исчезновение пятидесяти малых городов, исход еще полутора миллионов отчаявшихся людей в уже перенаселенные столицы и потеря реального контроля над пятнадцатью процентами национальной территории, которая станет «серой зоной».
Светлый сценарий требует политической воли: немедленный мораторий на закрытие социальных объектов в депрессивных районах, направление пяти процентов федерального бюджета не на помпезные столичные проекты, а на базовую инфраструктуру периферии – дороги, связь, энергетику, и главное – реальный налоговый суверенитет регионов.
«Россия сегодня стоит перед судьбоносным выбором, – пишет Ася Воропаева. – Продолжить самоубийственный курс на гиперцентрализацию, превращаясь окончательно в ‘Москву, Петербург и окружающую их пустыню’, или найти в себе мужество и мудрость для поворота к подлинно децентрализованному, сбалансированному развитию. Потому что география русской души, ее глубина и сила, всегда была неотделима от бескрайней географии русской земли. Отрываясь от земли, мы рубим корни собственной идентичности».
Будущее страны решается сегодня не только в столичных кабинетах, но и на тихих, вымирающих улицах ее малых городов
Фото: sibkray.ru
