фото: ТАСС
На днях в Кемерове с энтузиазмом представляют новый проект: майнинговая ферма и электростанция к ней общей стоимостью 5 миллиардов рублей. Обещают, что инвестиции окупятся за четыре года. Казалось бы, это позитивная новость — наконец-то не просто вывозить уголь, а использовать его энергию для создания чего-то современного. Однако за этой внешней привлекательностью скрывается горькая ирония и настоящая трагедия для всего региона.
Данный проект является не прорывом, а лишь ничтожной каплей в океане упущенных возможностей, символизируя то, как за последние десятилетия в Кузбассе было украдено его законное будущее.
Еще в начале 2010-х годов прогрессивные инженеры и эксперты отрасли предлагали совершенно иное видение развития региона и угольной промышленности. Зачем транспортировать уголь на тысячи километров, тратя колоссальные бюджетные средства на логистику, если его можно перерабатывать в чистую энергию и товары с высокой добавленной стоимостью прямо здесь, на бортах разрезов?
«Себестоимость электроэнергии, производимой непосредственно на бортах угольных разрезов, могла бы быть в разы ниже сетевой — на уровне 1-1,5 рубля за кВт-ч против средних по стране 4-5 рублей, — отметил в 2015 году в интервью «РГ» ведущий научный сотрудник Института энергетических исследований РАН Виктор Кудрявый. — Это обеспечило бы невероятное конкурентное преимущество для любого энергоемкого производства».
Речь шла не о мечтах, а о реальных технологиях: псевдоожиженное слоевое сжигание с КПД до 95%, подземная газификация, парогазовые циклы. С такой дешевой энергией Кузбасс мог бы стать мировым центром для алюминиевых заводов, дата-центров, углехимических производств и, да, того же майнинга, но в масштабах, совершенно несопоставимых с нынешними скромными планами.
Вторым актом этой драмы стала углехимия. В 2018 году крупные компании «Сибур» и «СУЭК» даже анонсировали грандиозный проект комплекса глубокой переработки угля стоимостью 300 миллиардов рублей.
Тогдашний вице-премьер Дмитрий Козак представил неподходящую для сырьевых компаний цифру:
«Переработка 10 млн тонн угля в химическую продукцию дает экономический эффект, сопоставимый с экспортом 50-70 млн тонн обычного угля».
Это было объявлено стратегическим направлением для всей отрасли.
Почему же ничего не было реализовано?
Ответ прост и циничен: модель сырьевого хищничества оказалась более простой и прибыльной для узкого круга владельцев. Зачем инвестировать в дорогие и сложные переделы, если можно было «зарабатывать быстро» на экстенсивной добыче и экспорте?
Их прибыль искусственно поддерживалась всей государственной системой. Железнодорожные тарифы на транспортировку угля сдерживались. По данным РЖД, реальная стоимость перевозки тонны угля из Кузбасса в порты Дальнего Востока превышала 3800 рублей, но угольные компании платили лишь около 2500. Разницу в 1300 рублей с каждой тонны — а это десятки миллиардов в год — компенсировало государство, то есть все российские налогоплательщики.
До 80% угля экспортировалось через офшорных трейдеров, что позволяло выводить основную прибыль из-под российского налогообложения. По оценкам FinExpertiza, за три года (2019-2021) бюджет недополучил около 450 миллиардов рублей налогов на прибыль.
Пока можно было просто добывать и продавать, не было никакого стимула думать о будущем. Уникальная природа Сибири превращалась в индустриальную пустыню — за 20 лет в Кемеровской области было нарушено и не рекультивировано более 150 тысяч гектаров земель. Пропускная способность Транссиба, которая могла бы зарабатывать сотни миллиардов на транзите дорогих азиатских товаров в Европу, на 40% была перегружена дешевым углем.
Итог закономерен. Цифры катастрофы
Современное падение цен на уголь — не случайность, а закономерный финал этой порочной тридцатилетней схемы. Мы можем подсчитать цену этого предательства будущего.
Прямые потери бюджета оцениваются в сотни миллиардов рублей ежегодно — это и недополученные налоги, и прямые дотации на логистику. Упущенная выгода от несозданных производств — это уже триллионы. Переработка хотя бы 30 млн тонн угля в химическую продукцию по примеру южноафриканской компании Sasol могла бы приносить дополнительно более 500 миллиардов рублей добавленной стоимости в год.
Дешевая энергия могла бы привлечь в регион энергоемкие высокотехнологичные производства, создав десятки тысяч высококвалифицированных рабочих мест.
Вместо этого мы получили кризис моногородов, уничтоженные ландшафты и технологическое отставание. Как отмечает ведущий аналитик Союза нефтегазопромышленников России Дмитрий Холкин, пока Китай строил заводы по переработке угля, мы грузили сырье в вагоны.
«Себестоимость переработки тонны угля в олефины в Китае составляет $150, а наша прибыль с экспорта тонны угля — $20. Математика проста», — отмечает он.
Что делать сейчас?
Экономист, профессор ВШЭ Евгений Коган полагает, что текущий кризис создает «уникальное окно возможностей». Но потребуется не локальный проект за 5 миллиардов, а федеральная программа преобразования угольных регионов с объемом инвестиций от 500 миллиардов рублей.
Среди необходимых мер эксперты выделяют национализацию активов неэффективных владельцев, полную отмену субсидий на экспортную логистику и введение рентного налога в интересах регионов, а также беспрецедентные налоговые каникулы для любого производства, которое придет на смену умирающей добыче.
Новая майнинг-ферма — это попытка заделать дыру на тонущем корабле пластырем. Это горькое напоминание о будущем, которое уже могло быть, но оказалось обменяно на краткосрочную прибыль.
И самое интересное и печальное в том, что современные технологии углехимии и переработки в России существуют! Они из институтов и лабораторий уже тридцать лет утекают в Китай, где находят себе применение.
Да и средства тоже имеются, если учесть, что до 60% от прибыли владельцы угольных предприятий выводят мимо российского бюджета в офшоры, фактически грабя страну.
Пока не будет признана и исправлена системная ошибка всей государственной политики, Кузбасс так и будет метаться между угасанием добычи и мелкими проектами, безнадежно проиграв борьбу за свое будущее
Фото: sibkray.ru
