12 ноября, в субботу, Сбербанк отметил своё 170-летие конференцией, которая началась деловым завтраком в 10 утра в отеле «Ritz-Carlton». Мероприятие под названием «Новые технологии управления. Что изменит мир?» собрало избранное общество и предложило вкусную еду, а также серию выступлений выдающихся зарубежных гостей. Среди них были профессор Нуриэль Рубини из Нью-Йоркского университета, который первым предсказал кризис 2008 года, экс-руководитель Unicredit Алессандро Профумо, Питер Манделсон, бывший комиссар ЕС по торговле, а также профессор экономики Высшего института международных исследований в Женеве Чарлз Виплош, который в 90-х годах консультировал новую демократическую Россию. Не обошлось и без выступлений известных российских экономистов, включая бывшего министра финансов Алексея Кудрина.
Конференция также включала визит В.В. Путина, показ возможностей и обсуждение краудсорсинга. Однако я намерен сосредоточиться лишь на деловом завтраке, в котором сам принимал участие. Тема этого завтрака была выбрана особенно актуальная – «Глобальные финансы: между молотом и наковальней». Она непосредственно связана с тектоническими сдвигами, которые сегодня переживает мир.
Сбербанк демонстрирует хорошие результаты. По капитализации он занял третье место в мире ($56,7 млрд.), уступая только британскому HSBC ($142 млрд.) и испанскому Banco Santander ($63,8 млрд.). Однако это произошло не столько благодаря стремительному развитию, сколько в результате падения капитализации крупнейших европейских банков на фоне долгового кризиса в Греции и Италии.
Что же происходит в мире? Обсуждая кризис в Европе, который пытаются лечить денежным смягчением и созданием коллективных фондов для спасения экономики, Нуриэль Рубини выразил свою точку зрения: «Это недостаток не ликвидности, а конкурентоспособности». Его мудрый взгляд углубляется в суть проблемы. С 2008 года центральные банки крупнейших стран стараются преодолеть кризис с помощью денежных вливаний. Первые вливания, казалось, принесли облегчение: в большинстве развитых стран остановился спад производства, начался рост корпоративных прибылей. Однако вскоре разразился долговой кризис в Европе, которому не видно конца, несмотря на принимаемые меры, включая консолидацию усилий многих стран. Сегодня эксперты избегают оптимистичных прогнозов на следующий год.
Моё объяснение ситуации, которое я уже озвучивал, подтверждается текущим развитием событий. Я рискну повторить его: нынешний кризис может длиться 8–10 лет. Рассчитывать на «тихую гавань», как это предсказывали в начале 2008 года, не стоит. Для развитых стран это кризис адаптации к новой стадии глобальной экономики – экономики инновационной. Подорожание минеральных ресурсов делает инновации не просто благо, а главным фактором экономического роста. Есть инновации – есть рост. Отсутствие интенсивного потока инноваций приводит к замедлению темпов роста, а инновационный бум, который мир переживал на фоне появления персональных компьютеров и Интернета, сменился инновационной паузой с начала XXI века.
Темпы роста упали, перспективы померкли. В ответ на это Федеральная резервная система прибегла к денежному смягчению, и, о чудо, темпы начали расти по всему миру. В Китае они достигли рекордных показателей, а в России это ознаменовало выход из трансформационного кризиса 90-х годов, создавая иллюзию, что можно обойтись без институциональных реформ и демократии. Однако в 2008 году это чудо закончилось. Пока правительства не пришли к осознанию, что денежное смягчение и помощь странам с большими долгами ситуацию не спасут, а лишь оттянут неприятные последствия.
Я не хочу быть дурным пророком, но предполагаю, что кризис закончится только с появлением новых крупных инноваций. Возможно, это будет краудсорсинг, но нужно что-то, что не только перераспределяет, но и создает новый доход. Крупные инновации становятся привлекательными не при дешёвом, а при дорогом кредите, когда доход от них превышает прибыль от инвестиций в строительство домов на ипотечные кредиты. Мы недавно пережили подобную эпоху и знаем, что значит отказываться от необходимого. Но многие, видимо, подзабыли. Не пора ли вспомнить?