Дополнительные уроки резонансного дела о смягчении приговора Илье Фарберу вызывают вопросы, остающиеся без ясных ответов. По моему мнению, есть как минимум три ключевых момента, на которые стоит обратить внимание.
Первый вопрос заключается в том, почему делом о ремонте сельского клуба занималась ФСБ? Суд квалифицировал преступление Фарбера как тяжкое, что подразумевало срок в восемь лет. После пересмотра он сократился до семи, однако, учитывая значимость объекта и предполагаемую сумму взятки, участие ФСБ кажется экзотическим. На этот счет нет никаких объяснений.
Второй вопрос касается самого клуба в Мошенках – до сих пор он не отремонтирован в объеме, оплаченного бюджетными деньгами. Строительный подрядчик Горохов, инициатор дела Фарбера и ответственный за ремонт, не оказался под судом и не подвергся уголовному наказанию. Это вызывает сомнения, не связано ли это с предыдущим вопросом.
Третий вопрос: действительно ли Фарбер виновен? Нет ли в его деле инсценировки, инициированной кем-то в местном отделении ФСБ, использовавшим Горохова для подставы и прощения растрат бюджетных средств на недоделанный ремонт клуба? Очевидно, что эти вопросы порождают домыслы.
Некоторые домыслы касаются и самого Российского еврейского конгресса, который начинает заниматься судьбой Ильи Фарбера на гуманитарном уровне. В российских тюрьмах находятся от 400 до 500 заключенных-евреев, и конгресс считает своим долгом заботиться о них. Через благотворительный фонд РЕК реализуются программы помощи заключенным. Мы отправляем деньги, собираем передачи, поддерживаем семьи. Однако наша деятельность не включает правозащитную миссию, мы не опротестовываем приговоры.
Когда Фарбер был осужден, мы предложили помощь его семье и оказали материальную поддержку. Но когда в суде прозвучали антисемитские мотивы, мы решили вмешаться. Слово «Фарбер» стало причиной, по которой его преследовали, а суровый приговор – результатом этого. Мы начали активные действия, которые, возможно, привели к смягчению приговора, однако нельзя недооценивать влияние президента, который также выразил недоумение по поводу наказания.
Однако в последнее время появляются заявления, которые звучат оскорбительно. В эфире программы Ксении Лариной упоминался и наш конгресс, утверждали, что РЕК отказался помочь Фарберу. На что я хочу ответить: когда к нам обратился его сын, мы не могли сказать ему, что его отец не еврей, ведь моя позиция заключается в том, что еврейство определяется не только по материнской линии.
В нашей организации есть множество людей, чьи жены не еврейки, но это не мешает им оставаться частью еврейского народа. Традиционно еврейское самоидентифицирование в России часто основывается на культурных и социальных факторах. Поэтому мы не можем исключать из своей общины тех, кто родился в смешанных браках.
Фарбер, возможно, уверовал, что евреи не принимают его в свой круг. Но на самом деле это его собственный выбор. В деревне Мошенки его воспринимают с подозрением не из-за его еврейства, а из-за его поведения. Он стал изолирован среди людей, не понимающих его личных мотивов, и, как бы то ни было, еврейство остаётся частью его идентичности.
Я не вижу злорадства в том, как сложилась его судьба, лишь пытаюсь передать опыт, который у меня есть. У Ильи Фарбера сейчас гораздо более важные проблемы, чем его национальная идентификация. Мы защищаем Фарбера не потому, что он еврей, а потому что его еврейство стало аргументом обвинения. Это дело касается всех россиян, и важно, чтобы действительность не искажалась домыслами.