Любители романтических слезливых историй, словно пираньи, набросились на остатки семьи Пороховщиковых. Очередная «няшка» у Миши Зеленского стала очередной «сплетницей» и разносчицей быдлячьего гламура. На скрытой камере оказались какие-то алкоголические девицы, мифические дома-друзья, сомнительные коллеги и одноклеточные родственники. Вчера я целый день пыталась отогнать от себя этот ужас, стараясь не думать и не представлять, КАК это случилось. Вдруг, увидела фотографию повешенной Ирки с нелепым тройником на шнуре. История этой семьи – это история безумия, история убийства. Неизбежно, что однажды она станет основой для настоящего хоррора.
Безумный человек, маскирующийся под рассудительного мужчину и русского дворянина, в течение тридцати лет сводил с ума свою жену, фактически убивая её. Всё это знали те, кто наблюдал за трагедией из близкого расстояния. Сколько сладких фильмов и передач было снято о «возвышенной» любви закоренелого холостяка и восторженной девочки! Она молила о помощи даже в этих пошлых глянцевых открытках. Она говорила об этом, но никто не слышал. Как он запрещал ей рожать, как фанатично служил своей матери, был её абсолютным рабом, как вымещал ненависть на жене, как намеревался воскресить умершую мать. Ирка всю жизнь была заложницей этого жуткого дома, изъятого чумой, болезнью, безумием.
Теперь, когда Ирки нет, активно обсуждается её «жуткая депрессия», приведшая к самоубийству. Мол, мама умерла, собака умерла, Пороховщиков в инсульте. Но никто не скажет правды. Я работала в театре Пушкина в тот момент, когда роман юной костюмерши и большого артиста был в самом разгаре. Ирка Жукова была светлой, компанейской, веселой девчонкой, влюбчивой и доверчивой. Она уже тогда любила выпить, но кто не любит в богемной театральной среде, в хорошей дружеской компании? Любовь к Шалвовичу развивалась стремительно, с бурными выяснениями отношений, ссорами и примирениями.
Весь театр знал, что эта любовь сокрушительна, а Шалвович – человек с замашками тирана. За тридцать лет он превратил её в безумную старуху с помутившимся рассудком и преданностью в выцветших от истерик глазах, с внешностью, вызывающей сожаление. Не знаю, бил ли он её, но не удивлюсь, если это было так. Его суждения о жизни, о политике и о женщинах были, мягко говоря, оригинальными. Убеждённый сталинист, сторонник репрессий и расстрелов, он тем не менее считал себя дворянином и выдавал свои мракобесные философские идеи за мужские принципы.
Эти принципы не мешали ему с удовольствием участвовать в скандальных ток-шоу, раздавать интервью желтым изданиям и рассказывать о самых интимных моментах своей и её личной жизни. И никто не замечал надвигающегося ужаса. Не будучи психологом, я предполагаю, что бывшие невинные романтические девушки, попадающие в лапы художников-педофилов, переживают не опыт любви, а сексуального и морального насилия с ужасными последствиями. Эти преступления не подпадают ни под одну уголовную статью, а бытовые насильники и педофилы находят новых жертв и вновь разглагольствуют по телевизору о высокой и вечной любви, посланной им богом. И Ирку никто не спас. Не от петли. А от Пороховщикова.