Великий фильм о великой войне был снят великим режиссером на значительные средства и с участием выдающихся актеров. Ирония в таком великом деле вполне уместна, тем более что автор этого произведения давно утратил жизненно важное чувство для любого художника. Сквозь дорогие видеоткрытки, снятые великолепным оператором и в сопровождении замечательной музыки, как улыбка чеширского кота, проступает огромное нечеловеческое эго Никиты Михалкова.
Уважаю колоссальный труд множества людей, среди которых многие являются профессионалами высочайшего класса, но вынуждена признать: этот фильм оказался величайшим обманом в истории отечественного кинематографа. В нем много театра, при этом в худшем смысле этого слова. Это выражается в обилии примитивных пропагандистских приемов, агитирующих то за родину, то за православие, намеренных агрессивных искажениях исторической правды, лишенных всякой логики вымученных сюжетных ходах и приблизительных отношениях и характерах.
Все это привело к лобовой и грубой манере актерской игры. Отсутствие внятной сюжетной линии компенсируется яркими спецэффектами, невыносимым натурализмом, граничащим со смакованием, и общей эмоциональной истеричностью. Эпизоды, мало связанные друг с другом, выплывают ниоткуда и выходят в никуда. Ни один характер не развивается, существуя лишь на уровне заявленной сцены – поэтому актерам нечего играть, ни у одного персонажа нет судьбы или биографии. Каждый представлен сам себе и демонстрирует все, чему научился за годы в профессии.
Когда артисты клянутся в любви к режиссеру, их можно понять. Михалков не просто выбирает актеров на роли – он записывает их в единомышленники, окружая заботой и восхищением. При такой харизме заручиться преданностью – дело простое. Тем не менее, если в фильме «12» артист Михалков выглядел экранным лидером, то в «Утомленных солнцем два» его Котов столь же схематичен и суетлив, как и остальные персонажи, окружающие его.
Олег Меньшиков и Евгений Миронов – пожалуй, единственные из актеров, отказавшиеся от навязанной манеры большого стиля и оставшиеся живыми людьми. В фильме вообще мало живого и подлинного, несмотря на обилие натуралистичных сцен смерти, насилия и жесткости. Нет настоящих человеческих страданий – а есть порой искусная, а чаще грубая имитация, балансирующая на грани дурновкусия.
Совместные молитвы в окопах, крещение Нади от безногого священника на рогатой мине в открытом море, цыгане с гитарами, торгующие у немцев свою лошадь, интернациональный состав кремлевских курсантов, бабочка, преследующая нквдэшника Арсентьева, рояли в кустах, на которых периодически бренчат герои, описавшийся от страха пионервожатый и оголяющий свой зад немецкий пилот – эти приемы можно перечислять бесконечно, недостатка в метафорах нет, и каждая из них представляется зрителю как режиссерское откровение.
Тем не менее, люди кино видели и до Михалкова – поэтому они с легкостью узнают заимствованные цитаты – из «Титаника», «Рядового Райана», «Проверок на дорогах» и даже из «Сибирского цирюльника». Мысли и смыслы, которые Никита Сергеевич закладывал в свой шедевр, были изложены им в предшествующих премьере интервью. Ужас в том, что эти перенесенные на экран идеи превратились из масштабных и глубоких в короткие и примитивные.
Попытка вывести военную тему на иной космический или религиозный уровень ограничилась буквальным ауканием божьих знаков из разных углов экрана: то божественное свечение, то слепящий крестик, то горящая икона, то взорванный купол деревенской церкви. Невозможен разговор о душе без участия человека – и об этом хорошо знали учителя Никиты Михалкова: Достоевский и Толстой. Заменить человека человеческим типом можно в газетном фельетоне или в комиксе. Но комикс о великой войне – это уже оксюморон.