До сих пор я не совсем был уверен, что коррупцию можно победить. Но настал тот светлый час, когда подтвердились мои наилучшие подозрения. Президент признался в Послании к Федеральному Собранию, что у него появилась «надежда на искоренение таких явлений, как бытовая коррупция». А моя семья всегда вела борьбу против бытовой коррупции. Теперь, когда это стало государственной политикой, я хочу об этом смело заявить.
Мой отец всю жизнь не брал взятки, чем он печально прославился еще в советское время. Его история широко известна в нашем городке, и, думаю, он меня простит, если я расскажу ее более широкой аудитории. Отец работал глазным врачом, и однажды сделал операцию двум русским женщинам, приехавшим отдыхать на Кавказ. Он никак не хотел принять от них деньги. Но благодарные пациентки не хотели уступать ему в благородстве и пошли на такой трюк: оставили деньги в конверте медсестре, чтобы она передала моему отцу после их отъезда. Однако они плохо его знали. Он поругал медсестру и отослал замечательным женщинам их конверт на адрес, который нашел в регистратуре.
После этого случая отцу совсем перестали предлагать взятки в нашем городе и его окрестностях. И без особых усилий ему удавалось жить с чистой совестью. Родные и близкие с пониманием относились к принципам отца. И только дедушка любил пошутить: «Жаль, что ты не берешь взятки. Зря выучился на доходную профессию». «Не знаю, как брать»,— улыбался отец. Дедушка оживлялся и советовал: «Говори больному, что от него хочешь, в тот момент, когда держишь его за веко». Сам дедушка никогда не брал взятки: в его время Сталин не разрешал. Брежнев же позволял, но отец сопротивлялся из принципа. Потом и мне Ельцин не запрещал, но я уже не хотел, видимо, по генетической инерции.
Я начинал трудовую деятельность учителем в «лихие девяностые». Дети у меня были замечательные: чистые души, готовые принять любую форму, и даже сами знатоки человеческих душ. К мужскому дню коллектив моего пятого «А» разделился. Часть детей не хотела тратиться на подарок, который учитель, скорее всего, даже и не возьмет. Но несколько учеников все же собрали небольшую сумму и купили мне настенные часы. А чтобы отомстить тем, кто не внес деньги, они написали свои имена на коробке. Но мне не сказали — все-таки они уже в какой-то степени были деликатны в этом возрасте.
По-молодости я без всяких задних мыслей обрадовался покупке, потому что давно хотел повесить часы над доской, чтобы ученики не отвлекались, спрашивая друг у друга, сколько осталось до конца урока. Однако чтобы их не обижать будто мне не понравился подарок, я сначала отнес его домой. Оказывается, в это время те, кто не внес деньги, дразнили других, что я по рассеянности не замечу надпись на коробке. Действительно, я не заметил. Уже много лет спустя на встрече выпускников ученики рассказали мне про этот случай. Они смеясь вспоминали, какой ужас их обуял, когда я принес обратно часы. И как торжествовали те, чьи имена были нацарапаны на коробке.
Не знаю, зачем я вспомнил этот случай. Он не имеет отношения к коррупции. Будем считать, что это было лирическое отступление. А однажды мне удалось помешать другим брать взятки. Когда меня случайно назначили директором Института усовершенствования учителей, я решил побороть коррупцию. Все знают дешевый учительский коррупционный набор — это коробка просроченных конфет, курица, выращенная на гормонах, и безакцизная водка. (Минобразования предупреждает: опасно для вашего здоровья.) Из пяти тысяч слушателей курсов повышения квалификации примерно десять процентов давали некоторым преподавателям взятки, чтобы их не отчисляли за пропуски. Итого оборот просроченных конфет в нашем институте составлял около 500 коробок в год. Плюс куры и водка.
Наивно хвастаться решением такой мелкой проблемы. Тем не менее, я горжусь, что искоренил это явление на вверенном мне посту. Потом меня уволили, а институт закрыли. Конечно, закрыли не из-за сокращения незаконного трафика просроченных конфет. Хотя некоторые коллеги меня упрекали, будто если бы я грамотно организовал передачу взяток наверх, то института не закрыли бы. Или меня хотя бы перевели на другую хорошую должность, где я мог бы помочь бывшим коллегам трудоустроиться. Только это вряд ли. На самом деле институт не приносил денег — со взятками или без.
Региональная (да и федеральная) элита тогда хорошо разбиралась в алкогольных напитках. И безакцизной водкой их было не удивить – они сами же ее и производили. Что касается просроченных конфет и гормональных кур, то это было выше моих сил наблюдать, как их отнимают у учительских детей. Ни до, ни после я больше не сталкивался с коррупцией таких размахов. Это был мой первый и единственный подвиг.
Но моему отцу снова пришлось туго в «коррупционные нулевые». Его пригласили в соседний городок, где не было глазного врача, и население страдало без медицинского обслуживания. Молоденькая медсестра первое время напрасно выжидала, когда же новый врач начнет брать взятки и делиться с ней. Потом она пробовала подсказывать ему, что нужно говорить больному, пока держишь его за веко. Со своей стороны мой отец вначале умилялся и пытался ее перевоспитать. Однако быстро понял, что это не шутки. Вчерашняя выпускница медицинского колледжа напирала так, что озадачила его, врача советской закалки.
Ровесница моих бывших учеников, в остальном она была скромная и честная девушка, приветливая с коллегами и вежливая с больными. Но когда дело касалось взяток, ее было не узнать. «Здравствуй, племя, младое, незнакомое!» Медсестра утверждала, что достаточно поставить пустую коробку, и больные будут сами туда бросать деньги, как их приучили в других кабинетах. «Я не стану на старости лет вымогать деньги у пациентов!» — отбивался отец. Он даже думал, что ей не столько нужны были деньги, сколько она не хотела выделяться из коллектива: «Все берут деньги с больных, кроме нашего кабинета. Мы как белые вороны!» — расстраивалась она в конце рабочего дня.
«Неужели все берут?» — не поверил он. Она сделала круглые глазки и удалилась из кабинета. То ли поняла, что сказала лишнее, то ли дар речи потеряла от его неосведомленности. Уходя, отец видел ее в кабинете логопеда в окружении других коллег. После таких стычек медсестра неделями с ним не разговаривала. Наконец она заявила, что брать деньги с больных — это такой порядок в поликлинике. Якобы эти деньги пойдут на покупку 0,25 процентного раствора левомицетина, который они бесплатно капают в глаза больным конъюнктивитом. Было ясно, что ее научили в кабинете логопеда, потому что сама милая девушка вряд ли могла сочинить такую каверзную речь.
Отец на это строго ответил, что пусть придет заведующая поликлиникой и покажет ему соответствующий приказ. Это была их последняя битва. С тех пор больные конъюнктивитом, должно быть, удивлялись, что в этом кабинете нет коробки для денег, а врач и медсестра понимают друг друга без слов. Жаль, что отец вынужден был уйти на пенсию до начала антикоррупционной политики. Теперь, когда все перестанут брать взятки, ему легче было бы найти общий язык с медсестрой.
Такова краткая хроника нашей семейной борьбы против коррупции. Правда, особых заслуг у нас нет. Лишь ряд бессвязных диверсионных актов. Иногда при этом страдало мирное население, как часто бывает при партизанских действиях. Друзья иронизировали, что это дон-кихотство; я же отвечал, что мне всегда был симпатичен этот персонаж.
Но история так рассудила, что Президент упомянул наши методы в числе пяти мер в своем Послании. Он сказал: «Пятое. Необходимое условие действенности борьбы с коррупцией — активное гражданское участие». Это о нас. Я не мастер произносить речи. В этот торжественный момент скажу лишь, что новому поколению «антикоррупционных десятых» можно позавидовать: им жить и работать в интересную эпоху борьбы против бытовой коррупцией.
