Недавно в недрах Администрации президента возникла инициатива ограничить публичные заявления Следственного комитета, озвучиваемые пресс-секретарем Владимиром Маркиным, касающиеся громких уголовных дел. По слухам, это связано с жалобами бывшего министра обороны Анатолия Сердюкова, который, вероятно, заступился как за себя, так и за свою коллегу Евгению Васильеву.
Ситуация представляется абсолютно ненормальной. Следственный комитет требует от адвокатов подписку о неразглашении материалов следствия, нарушение которой может привести к уголовному делу. В то же время, еще до вынесения решения суда, комитет уже утверждает, что фигуранты громких дел являются жуликами и негодяями. Очевидно, что у следователей, ставших фактически опричниками, нет проблем с судами, которые выносят необходимые приговоры. Не случайно сейчас количество оправдательных приговоров заметно снизилось, даже по сравнению с временами Сталина. Главная задача опричнины — легитимизировать заранее написанный приговор в общественном мнении.
Эта тема особенно близка мне, так как аналогичная ситуация случилась с моим другом – мэром Ярославля Евгением Урлашовым. Его арестовали по обвинению во взятке, которую он, как утверждается, не брал. В отличие от мэра Астрахани Михаила Столярова, задержанного «на горячем», в деле Урлашова фигурируют лишь изъятые ценности, среди которых всего один мобильный телефон. Все обвинения основаны на заявлении бизнесмена и депутата Ярославской областной думы от «Единой России» Сергея Шмелева. В Ярославле его окрестили провокатором, работающим на силовые структуры, что, по мнению многих, позволяет ему прикрывать свои не самые успешные бизнес-интересы.
Шмелев уже направлял подобные обвинения против других чиновников в разных регионах. А сейчас, кажется, силовики расплачиваются с ним отсутствием внимания к его заявлению о мошенничестве, поданному пострадавшим предпринимателем Александром Шутовым. Интересно отметить, что второй заявитель, также депутат от «Единой России» Эдуард Авдалян, тоже упоминается в этом деле. Однако в деле Урлашова нет ничего, кроме показаний Шмелева и данных бывшего чиновника мэрии Максима Пойкалайнена, а также посредника Дмитрия Захарова.
Замечательно, что последний утверждал, будто нес взятку мэру — это и есть основа обвинения. В связи с этим возникает вопрос: что если бы он заявил, что нес взятку, например, Путину? Следствие допустило утечку оперативной информации, включая записи разговоров фигурантов дела. По всей видимости, это чистой воды уголовное дело и громкий скандал, однако для нашей страны это, к сожалению, не так уж и важно.
Очевидно, что утечка произошла не от хорошей жизни. Дело начинает разваливаться, предъявить нечего, и в результате на общество вылили кучу непонятных диалогов, в которых, если не углубляться, можно найти множество вариантов интерпретации. Люди будут цепляться за отдельные слова, ведь анализировать все это неподготовленному человеку сложно. Однако за попыткой разобраться в диалогах можно увидеть, что мэр Урлашов лишь упоминает о шести процентах, о которых много говорит провокатор Шмелев, и при этом подчеркивает, что не располагает никакой информацией по этому поводу.
Его подчиненный Пойкалайнен говорит Шмелеву, что все вопросы нужно решать с ним, а не с мэром, который не разбирается в теме. Но адвокаты, обладая достаточным количеством документов, подтверждающих невиновность Урлашова, не могут об этом говорить. В то же время следствие может убеждать общество в любых фактах. По сути, состязательность суда в таких условиях становится фикцией.
Тем не менее в Ярославле разговоры продолжаются: нет предмета для возбуждения уголовного дела, поскольку Шмелев не мог участвовать ни в каких конкурсах мэрии, представляя поддельные банковские гарантии. И что примечательно, ни против него, ни против руководства соответствующих банков не возбуждено никаких уголовных дел. О подобной схеме известно даже бабушкам на скамейках, ведь во время избирательной кампании Шмелев был вынужден избегать встреч с избирателями. Его первое же выступление закончилось тем, что кандидат в депутаты сбежал от разъяренных старушек, которые называли его «Иудой».
Совсем недавно из Ярославля пришла шокирующая новость: следователи намерены отправить аудиозаписи переговоров на лингвистическую экспертизу, чтобы выяснить, побуждал ли Урлашов Шмелева к даче взятки. Я не сомневаюсь в вердикте лингвистов в штатском. Однако сама ситуация, когда взятка пытаются подтвердить посредством лингвистической экспертизы, выглядит, мягко говоря, странно. Будьте осторожны в телефонных разговорах: не обещайте никому открутить голову, иначе вас могут упрекнуть в покушении на убийство.
Я получаю много слов поддержки, которые просят направить мэру в СИЗО, но я никому ничего не обещаю, поскольку письма подвергаются цензуре. Цензуре также подвергаются и его ответы, причем особенно строго в тех местах, где он выражает свою невиновность. Я не считаю, что Маркину стоит запрещать говорить. Пусть говорит, и чем больше, тем лучше для обвиняемых — это помогает создать у общества сочувствие к ним. Однако необходимо отказаться от практики ограничения прав адвокатов, поскольку существующие подписки в условиях активного медийного присутствия следствия нарушают принцип состязательности. Также следует четко прописать, что донос, не подтвержденный другими доказательствами, не может быть основанием для возбуждения уголовного дела. Особенно, если даже Путин утверждает, что у нас не 1937 год. Однако это, увы, всего лишь добрые пожелания, которые не были высказаны Сердюковым, поэтому можно не сомневаться, что к ним никто не прислушается.