Я никогда не задумывался о том, что значит быть русским вне России. Латвия — моя родина, другого у меня нет, но по культуре и языку я, безусловно, тесно связан с самой большой страной в мире. Изменение геополитической ситуации заставило меня по-другому посмотреть на собственную национальную принадлежность. Теперь мне приходится считаться с тем, что стереотипы в отношении всего русского касаются и меня.
Я всегда считал, что национальность — это не повод для гордости. Ты ее не выбираешь, это данность, которая не делает человека ни лучше, ни хуже. Национальная среда, конечно, оказывает влияние на формирование личности, но гордиться стоит своими достижениями, а не тем, что записано в пятой графе твоего паспорта. Хотя, в реальном мире можно прикрываться политкорректностью, но давайте не будем лукавить: многие выделяют из толпы людей с другим цветом кожи и с опаской смотрят на тех, кто исповедует ислам. Быть русским в Европе сегодня тоже значит выделяться.
Даже сам факт того, что я говорю на одном языке с президентом России, многих настораживает. Мне могут возразить, что русский — это язык не Путина, а Пушкина. Однако среднестатистический европеец вряд ли читал русских классиков, а вот Путина, скорее всего, по телевизору видел. Рискну предположить, что имидж русского человека Путин сегодня формирует с гораздо большим успехом, чем Пушкин. Этот имидж не навсегда, скорее, сиюминутный, но весьма гротескный и понятный.
В Португалии я однажды познакомился с местным жителем, который, услышав русскую речь, выдал ассоциативный ряд: «Водка, балалайка, Горбачев». Тогда Россия в Европе воспринималась достаточно нейтрально, даже с интересом. Сегодня, общаясь с европейцами, я слышу совсем другие слова: «Путин, ракеты, война». Нечто подобное, наверное, переживают выходцы из арабского мира, которые для европейцев становятся потенциальной угрозой.
Я понимаю, что ко мне, русскому человеку, который родился и вырос в Латвии, в Европе относятся примерно так же. Сам факт моего русского акцента многих пугает или, по крайней мере, настораживает. Русские не ассоциируются с терроризмом, но внимание на нас, скорее всего, обратят. В Нью-Йорке, на Брайтон-Бич, мне довелось зайти в одно колоритное кафе, где разговор с официанткой оказался коротким, но емким. На мой заказ чашки кофе она жестко ответила: «Тех, кто не ест, не обслуживаем». Я не знаю, из какой страны была эта женщина, но она ассоциируется с «русскостью» как общей чертой бывших «советских» и «постсоветских» людей.
К сожалению, такой эпизод может сформировать стереотип в отношении всех забегаловок на Брайтон-Бич. Хамство — вещь интернациональная, но этот случай хорошо ложится на уже существующие стереотипы о «русских людях». Дикие, суровые, танцующие с медведями, распивающие водку — это образы, которые транслируются в массовой культуре.
Пока Россия на Западе воспринималась как слабая страна, к этому относились терпимо. Но новая «почти империя», созданная Кремлем, заставила западного обывателя заволноваться. Они почувствовали угрозу своему образу жизни. Эта угроза, на мой взгляд, маловероятна, но активно используется СМИ с обеих сторон.
Я помню, как один знакомый француз спросил меня: «Как там ваш Путин?» Я попытался объяснить, что я из Латвии. Но он ответил: «Ты же русский! Все русские с Путиным заодно. Он же царь». Это странное ощущение — когда воспринимают как часть России, хотя ты родился и живешь в Латвии. Разговаривая с москвичкой, я признался, что почти не испытываю чувств, когда вижу российский флаг или слышу гимн. Гимн ассоциируется с детством, когда меня принимали в пионеры. Но если Россия играет с Канадой, я болею за Россию, а если с Латвией — то за Латвию.
Такое давление приводит к внутреннему конфликту: требуется определить «за русских» или «против них». Это эмоции, которые вызывают и критику с обеих сторон. Одни называют предателем исторической родины, другие — географической. Некоторые признают «хорошими русскими» только тех, кто осуждает Путина и не поддерживает русскоязычное население. Другие же тянут в сторону российской власти, обвиняя в предательстве.
У меня возникла дискуссия с другом детства, который был одержим идеей «американского заговора». Мы не нашли общего языка, так как я старался оценивать ситуацию более нейтрально. В условиях поляризации мира легко поддаться соблазну «занять сторону». Многие россияне, перебравшиеся в Латвию, стараются дистанцироваться от местных русскоязычных, часто используя эпитеты вроде «путиноиды» в адрес «старожилов». Они оправдывают политику Латвии, ощущая себя эмигрантами.
Для политиков балтийских стран местные русские — отличная политическая карта. Их используют для объяснения слабой экономики и необходимость увеличения бюджета спецслужб и армии. Это понимание приводит к разочарованию в политике. Партии, которые представляют русскоязычных, не имеют шансов попасть в правительство.
Как результат, “антишпионские поправки” вводятся для снижения активности журналистов и правозащитников, выступающих на «русском поле». В преамбуле к Конституции появляется тезис о том, что латыши являются титульной нацией, а все остальные — второстепенные. Это грустно, когда твоя страна использует тебя как пугало.
Быть русским в Европе — значит осознавать, что на тебя смотрят через искажающее зеркало. Мировое общественное сознание не успело отделить Россию от СССР, и сейчас вновь возникает страна, бросающая вызов западному миру. «Новая Россия» ассоциируется с образом, вылепленным холодной войной и Голливудом.
Для рядового европейца русские и выходцы из арабских стран воспринимаются одинаково. Я знаю людей, для которых идеологическое «противостояние» с Европой и США является источником ощущения важности. Большинство же просто хочет жить обычной жизнью, а не нести ярлык палача или жертвы, который пытаются навязать.