19 февраля исполняется четыре года со дня смерти Егора Летова, который, на мой взгляд, является одним из ярчайших представителей нашей контркультуры. В феврале 2008 года также шла президентская кампания, выбирали Медведева. В отличие от нынешнего февраля, выборы проходили на фоне полной гражданской апатии. В те «окаянные дни», находясь фактически под домашним арестом, я написал текст под названием «Егор и оставшиеся здесь». С некоторыми сокращениями представляю его в этой публикации. Спасибо Егору, что все эти четыре года поддерживал нас своими песнями. Будет новый день!
О смерти Летова я узнал в отделении милиции, куда меня привезли с очередной протестной акции. Всю ночь, пытаясь заснуть на холодном полу КПЗ (в этом ОВД с идиотским названием «Зябликово» в обезьяннике почему-то вообще нет лавок), в голове вертелась циничная мысль: «Егор ушел вовремя. Ускользнул из мышеловки». И, пожалуй, это действительно так. Удушливая атмосфера путинского застоя оказалась невыносимой для певца запредельного бунта, для убившего в себе государство, для опи**деневшего Егора с воробьиной стаей в груди. Такие люди цветут в эпохи великих перемен и революций, и увядают в унылые времена мифических «стабилизаций». Егору повезло — он родился вовремя, золотой рыбкой нырнул в революционный поток, захлестнувший умирающую советскую империю.
Почему-то принято считать раннего Летова антисоветчиком. Это все, конечно, идет от примитивного цитирования его текстов перестроечного периода, — «я ненавижу красный цвет», «Ленин в мавзолее вонял», «Сталин миллионы давил» и т.д. На самом деле, не сомневаюсь, Егор всегда был настоящим леваком, эдаким анархо-коммунистом. В подтверждение этой мысли — воспоминания Олега «Манагера» Судакова, летовского собрата по буйным 80-м: «Мы считали, что на самом деле мы — коммунисты, интуитивные коммунисты… Мы осознавали, что политическая система „коммунизм“, существующая в Союзе, склоняется к партократии, а вот та система, которая могла бы быть и истекала бы из сердца — это крутейшее мировоззрение человека, к которому мы себя причисляли». Воистину так!
Признаюсь, я часто задаю себе вопрос, кем бы я был, если бы жил в позднесоветское время. И каждый раз прихожу к выводу — я тоже был бы «против», был бы «антисоветчиком» в обывательском понимании этого слова. Я прекрасно понимаю Летова — он яростно крушил своим неистовым творчеством фальшивый брежневский «коммунизм», дабы расчистить путь к истинному, в его понимании, коммунизму. Да только вышло по-другому: вместо истинного коммунизма все неудержимо рухнуло в пропасть тошнотворного накопительства и обогащения. Летов понял это еще в 90-м году, распустив свою «Гражданскую оборону», находившуюся на пике популярности, и уединившись в горах и лесах, много говорил о том, что «нам больше нечего делать здесь».
Вот, например, отрывок из его интервью с самим собой, датируемого 1990-м годом: «И вообще, мне кажется, что лучше уж (и, главное, красивее) яркое, горькое, испепеляющее и победное мгновение света, чем долгая косно-унылая и прозаично-параличная жизнь… Бердяев замечательно помыслил: … для свободы можно и должно жертвовать жизнью, для жизни не должно жертвовать свободой. Нельзя дорожить жизнью, недостойной человека». Надо сказать, что в то время постоянно появлялись слухи о том, что Егор Летов умер. Однако он не умер, хотя, видимо, был действительно близок к этому. Он остался жив, только на время затаился — ведь он чувствовал, что эпоха перемен еще не закончилась.
Крушение Союза Летов переживал тяжело. После одного из московских концертов (это был, наверное, 2003 год) мы с женой сидели в гостиничном номере вместе с музыкантами «Обороны», и я спросил Егора о его мироощущении в 90-91-м году. Он ответил, что долгое время пребывал в состоянии потерянности, не зная, что делать, только целыми днями играл в настольный хоккей и бродил по лесу. Как он сказал, «было ощущение, что всех жестоко нае…али». От этой потерянности он спасался в то время различными метафизическими изысканиями – наркотиками, медитациями, магией и т.д. Именно в этот период были рождены самые чудовищные по своей красоте альбомы Летова «Прыг-скок» и «Сто лет одиночества». Послушайте, и вы поймете – это реальный прыжок за горизонт, в вечность, пахнущую нефтью.
Тем не менее, Летов был прав в своих предчувствиях: революция еще не закончилась, общество все еще бурлило. Осталась возможность качнуть маятник истории в правильную сторону. Октябрь 93-го разбудил Егора от сознательной летаргии. Вот что вспоминал он сам о том времени в своей «творческой и политической биографии»: «…события октября 1993 года поставили меня на место, заставили устыдиться собственного индивидуализма. Когда мы приехали в Москву и увидели то, что происходило около Белого дома, мы поняли — наше место здесь, среди людей… Мне нужно было в течение нескольких лет идти по пути личного спасения и во многом пройти его, чтобы понять, что это — не мой путь. Я выбрал путь коллективного спасения, потому что это — глобальная единственная истина, ибо путь личного спасения ведет не просто в тупик, он ведет в места гораздо более страшные. Это я знаю как человек, испытавший этот путь. Это — путь одиночества».
Таким образом, Летов оказался в стане красно-коричневой оппозиции – Анпилов, Лимонов, Дугин, Проханов, Баркашов. Кому-то такая компания может показаться противоестественной, но такими тогда были времена. Против монстра «бандитского капитализма» поднялись все вместе — и коммунисты, и националисты. Летов был среди них кем-то вроде Маяковского, современным певцом революции. Честно говоря, коммунисты, нацболы и другие оппозиционеры сейчас должны неустанно собирать деньги на памятник Летову из чистого золота. Его вклад в российское левое движение неоценим. Без преувеличения, практически все молодые левые активисты, пришедшие в политику после 93-го года, сформировались под сильнейшим влиянием летовского творчества, под влиянием «Русского прорыва», под влиянием «Солнцеворота» и «Невыносимой легкости бытия» — этих гимнов революции, войне и победе в безнадежно проигранном сражении.
Я сам начал слушать «Оборону» в 91-92 году, в 14-15 лет. Тогда среди неформалов в моде были такие коллективы, как «Х** забей», «Волосатое стекло», «Сектор газа» — главным достоинством этих групп среди моих сверстников считалось обилие ненормативной лексики. Кто-то из знакомых упомянул и «Гражданскую оборону», — типа тоже прикольная группа. Вскоре по радио (в ту пору на «Радио России» была программа – «Тихий парад») я случайно услышал летовскую «Про дурачка» и сразу понял, что «Сектор газа» тут и рядом не стоял. Летовский вокал, казалось, шёл из самых недр, откуда-то из-под земли. Этот голос без преувеличения завораживал. Таких голосов во всем роке – раз-два и обчелся. Я стал искать записи Летова. Магнитофона у меня тогда не было, поэтому первую летовскую кассету я слушал у школьного друга. Это был «Прыг-скок» и нарезка из альбомов 88-89 года. Качество звука было ужасное, слова разбирались с трудом, но дикая энергетика просто убивала. Это была МОЯ МУЗЫКА, которая с тех пор регулярно подпитывала меня как своеобразный аккумулятор.
Честно говоря, я никогда не понимал, как можно слушать веселую, правильную, позитивную музыку. Если мне хорошо и радостно, то внутри и так играет своя внутренняя несогласная симфония.