Хуже уже не будет. После вчерашнего приговора Сенцову совершенно не важно, как дальше будет раскручиваться карательный маховик — будут ли это точечные показательные процессы или массовые посадки. Теперь стало ясно, как это вообще бывает. Я долго пыталась понять, как люди жили в сталинские времена, читая мемуары и дневники. Больше всего меня поразило, как Шварц написал, что постепенно острота чувств по поводу происходящего притупляется, и ты просто перестаешь на это реагировать. Как на бомбежки люди перестают реагировать во время войны, так и репрессии постепенно становятся нормой жизни, будничным явлением.
Мне это казалось дикостью, а сегодня я вдруг отчетливо поняла — вот ровно так они и жили, как мы сейчас. Посадили Сенцова. Потом из соцсетей выяснится, что дали срок общему знакомому. Затем заберут соседа. И все эти люди вдруг оказываются по ту сторону, за чертой, за красной линией. А ты пока тут, со всеми остальными. Вокруг работают магазины, музыка льется из репродукторов (вы, кстати, заметили, что в московском метро теперь крутят «Амурские волны»? Эта мелодия заставляет хотеть провалиться под землю еще глубже), женщины в красивых платьях, дети бегают со смехом по бульвару, едут машины, все куда-то спешат. В общем, жизнь продолжается. И ты тоже, вместе со всеми, вливаешься в общий поток и торопишься по своим делам. Как будто ничего не случилось.
Ты продолжаешь жить, пока сам не окажешься за чертой. Пока за тобой не приехал воронок. Или автозак. То есть слова Нимёллера: «Когда они пришли за евреями, я молчал…» — это не поэтическая метафора, а самая беспощадная правда жизни. В августе 37-го года было также солнечно, и кто-то покупал ребенку тетрадки к первому сентября, готовился к свадьбе или пил лимонад в кафе, в то время как кому-то в это же самое время ломали пальцы на допросе или подписывали смертельный приговор.
Никакой бОльшей катастрофы не будет. Она уже здесь. Она солнечная, улыбчивая и под знакомый вальсок. И от этого становится совершенно жутко.