Если спросить усыновленного в США ребенка, готов ли он вернуться из семьи в российский детский дом, он наверняка посчитает вас сумасшедшим. Это вопрос стоило бы задать раньше. Задавая вопрос «в достаточной ли степени я разбираюсь в этом законопроекте и ситуации в целом, чтобы ставить под сомнение необходимость принятия этой поправки», вы используете довольно прозрачную уловку.
Послушайте свидетельства: «Из этой тысячи детей в год, которая теперь не уедет к американским родителям, доживут до 18 далеко не все. А до 30 — и того меньше. Зато изнасилованы или сексуально использованы в учреждениях будут около 60 процентов. Избиты, макнуты головой в унитаз или лицом в описанную постель, мыты очень горячей или ледяной водой, накормлены через рвотные спазмы — 80 процентов. Унижены, оскорблены, лишены контактов с родными, свободы перемещения, нормального образования, нормального детства — 100 процентов. Я знаю, о чем говорю, потому что дети, попавшие в семьи, потом вспоминают и рассказывают. Их приемные родители тоже делятся опытом. И еще выпускники рассказывают. Сотни, тысячи рассказов. Некоторые даже идут в прокуратуру. Максимум, чего удается добиться, — это тихое увольнение слишком зарвавшейся воспитательницы. А если насилие исходит от старших воспитанников — а это происходит чаще всего — то и вообще никто не идет, ведь сами они тоже несчастные, никому не нужные, в свое время так же изнасилованные дети.
Этой осенью я стал свидетелем того, как подмосковные власти, департамент образования, следуя принятым вами, Роберт, законам, закрыли маленький детский дом в Реутово. Там было всего несколько десятков детей, и они жили почти как семья, насколько это возможно в детском доме. Их уплотнили, так как в Егорьевском детском доме были свободные места, а финансирование не должно оставаться пустым. Все остальное — лишь оправдания. Никаких маленьких детских домов вы не сделаете, у вас есть план по количеству.
В Егорьевском детском доме условия для детей не очень хороши, их предали еще раз. Там нормальный директор, бывший полковник, у него хозяйство. А дети становятся источником получения госсредств: неукомплектованный большой детский дом нерентабелен, и вы это знаете. Эти средства вместе с вашими десятью процентами гордо протянутыми из Госдумы должны идти в комбинаты воспитания. В казенном государственном учреждении у ребенка нет главного — права быть личностью, капризничать, спорить и не бояться.
Даже в самой лучшей семье никого не заменит. Право быть личностью отсутствует и у депутата казенной Госдумы. Вам, Роберт, потребовались три дня, чтобы ощутить это на себе в полной мере, другим, у кого мандат давно прижился, вообще дополнительного времени не понадобилось. У Сидякина кнопка сломалась. Избежать унижений и вырасти человеком еще можно было в маленьком Реутовском детском доме, которого теперь нет. Получить шанс на достойную жизнь можно, например, в американской семье. Тысячи детей вы лишили этого шанса, и стоите со своими десятью процентами — Бог вам судья.
Вы, Роберт, не лишены человеческих черт. То, что вы сделали сегодня, вернется нам всем. Ваши подельники найдут способ сбежать. Мне почему-то кажется, что вы останетесь, Роберт, и досмотрите это до конца.
