Журнал «Власть», 21.02.2011
Тема приговора Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву, затихшая в ожидании кассации в Мосгорсуде, в последние дни неожиданно активировалась. Президент России выразил согласие на предложение правозащитников провести экспертизу процесса, а глава Конституционного суда отметил, что в этом нет ничего неконституционного. Пресс-секретарь Хамовнического суда неожиданно прокомментировала, что судья Виктор Данилкин не проявил самостоятельности при вынесении приговора.
О своих мыслях по поводу приговора, судьи Данилкина и политической ситуации в стране Михаил Ходорковский поделился в интервью с заместителем главного редактора «Власти» Вероникой Куцылло. Ответы на вопросы Ходорковский предоставил в письменной форме.
«Его сломали, и сломали жестоко»
Во время процесса вы часто смеялись в зале суда, слушая прокуроров. Но когда 30 декабря Виктор Данилкин зачитывал заключительную часть приговора, не смеялся никто, и вы — тоже. О чем вы думали в этот момент?
Я с уважением отношусь к суду как к важному институту демократического государства. Однако действия отдельных безграмотных людей вызывают смех, независимо от их должностей. Я смеялся не над судом, а над глупостями, изложенными в обвинении. Приговор, озвученный судьей Данилкиным, не имеет конституционного смысла. Он больше напоминает протокол политической расправы. Как объект этой расправы, я испытывал досаду и брезгливость за то, что подобное возможно в России XXI века. Я думал прежде всего о своих близких.
А судью Данилкина вам не жалко?
Меня действительно гнетет его судьба. Похоже, он вообще неплохой человек, в меру совестливый и профессиональный. Его сломали, и сломали жестоко. Творящие такое — настоящие сволочи. Я видел людей, искалеченных ими, и знаю, как им горько.
Вы уверены, что этот приговор писал не он? Что вас заставляет так думать?
Без сомнения, приговор не писал Данилкин. Его готовили несколько людей, которые не присутствовали в процессе. Общий текст приговора либо не редактировался, либо редактор не юрист. Эти факты могут послужить основанием для уголовного дела против реальных авторов приговора. Однако, учитывая известных мне соучастников расправы, такое дело может быть расследовано только под эффективным президентским контролем. Захочет ли Медведев назначить такое расследование и обеспечить его независимость? Не знаю.
Европарламентарии планируют обсудить запрет на въезд чиновникам, причастным к осуждению вас и Платона Лебедева. Кого бы вы внесли в этот список?
Целый ряд должностных лиц подло проявили себя в ходе процесса. Некоторые — как преступники, другие — как приспособленцы, незаслуженно носящие свои погоны и мантию. Все фамилии известны, список длинный. Все документы доступны на сайте www.khodorkovsky.ru. Но я не беспристрастен. Пусть люди решают сами, с кем общаться.
Лично я никогда не прощу Каримову и Русановой участия в пытках Алексаняна. Хочу знать, кто принял решение отправить в тюрьму Бахмину и кто искалечил Вальдеса-Гарсию. Есть политическая ответственность — за цели, она в первую очередь лежит на Путине. А есть уголовная — за методы. Обратите внимание: формулировка «чиновники, причастные к приговору» не вызвала возражений у «государевых людей». Они лишь призывают не спешить с выводами, но против самого утверждения о своей причастности к «акту правосудия» не возражают. Это показательно…
Вы верите, что Европа рискнет из-за вас обострить отношения с Россией?
Я убежден, что в Европе много достойных людей, для которых вопрос цены их позиции не стоит. Есть практики, которые рассматривают это в контексте «нормы прибыли». Что обойдется власти дороже? Даже не знаю.
«Я стремлюсь говорить правду так, как я ее вижу»
Накануне приговора вы опубликовали статью в «Независимой газете», где, если можно так сказать, довольно жестоко пожалели Путина. Как вы думаете, могла ли она повлиять на приговор? Или слова давно не важны?
Путин весьма эмоционален в отношении меня. Но наше противостояние длится так долго, что взаимная откровенность не изменяет ситуации.
Что вы ему сказали тогда, в 2003 году?
Ненависть Путина личная, его гнев не связан с подкупом депутатов. Почему он считает меня опасным противником? Потому что это был законный способ финансирования партий.
Путин постоянно говорит о деле ЮКОСа, упоминая «кровь и убийства». В одном из интервью вы сказали, что не подаете на него в суд, потому что это бессмысленно. Но ведь многие считали, что и в Хамовническом суде бороться бессмысленно. А вы боролись. Так почему?
В Хамовническом суде я сопротивлялся безумному обвинению в хищении всей добытой нефти, используя неопровержимые документы. Суд принял многие из них. Для гражданского процесса, о котором вы спрашиваете, все слишком просто: есть сфабрикованные судебные акты и «мнение» Путина. Неинтересно.
Вы можете утверждать, что за время становления ЮКОСа ни один человек не был убит в его интересах?
Я уверен за себя и своих коллег. Мы «решали проблемы» в судах как в России, так и за границей.
Например, в судах мы доказали правоту в конфликте с Рыбиным. Он проиграл, и наше правота подтверждена в Венском международном арбитраже. Инсценировка покушения на него — это отдельная тема. Известие о гибели мэра Нефтеюганска Петухова стало для меня шоком. Он не пересекался с бизнесом ЮКОСа.
В 1996-2000 годах мы избавили ЮКОС от связей с криминалитетом. Все вопросы решались легальными корпоративными структурами, включая службу безопасности, где работали сотрудники ФСБ и офицеры милиции.
Некоторые люди считают, что вы жесткий человек, готовый подчинить все цели. Считают, что вы не изменились и выбрали тактику, следуя ей. Но для вас другие люди лишь инструменты — им не стоит слепо верить всему, что вы говорите.