Памяти Варлама Шаламова
Проехать по колымской трассе мне предложил Клуб путешествий Михаила Кожухова. Это предложение адресовано тем, кто хотел бы вместе со мной пройти по следам Варлама Шаламова. Не Мальдивы, конечно, но в эти края летят за ощущениями совсем иного рода…
Монумент «Маска Скорби»
Фото: РИА Новости
Наш самолет приземлился в городе трудовой славы — Магадане! Я не ослышался, это теперь так называется. «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства» — бурные, продолжительные аплодисменты, усмешка в усы. Город трудовой славы лежит в низине между сопками и бухтой Нагаева. «Маска Скорби», по замыслу Эрнста Неизвестного, должна была смотреть на этот город, стоя на безжизненном пространстве склона. Склон, в целях благоустройства, засадили зеленью, а саму Маску покрасили в темно-аспидный цвет. Скорбь? Не знаю, не знаю. Что-то тут особо не видно.
На магнитике с Жириновским старый политический клоун стоит у вагона с табличкой «Майдан — Магадан» в форме проводника. Магнитик покупают. Мысль о том, что имя города так и осталось синонимом ужаса, местных патриотических струн, видимо, не задевает. Родной край как символ страшной кары — это же круто! За Жириновского проголосовали все разом, когда-то (карякинское «Россия, ты одурела» прозвучало именно тогда) — сейчас население охладело к этой подложной либеральной демократии, но и другой, настоящей, так и не заинтересовалось.
Сам Магадан (может быть, по контрасту с моими ожиданиями) оказался городом весьма живым и жилищным, очень советским, но не «убитым». Приметы свободного предпринимательства, салоны и рестораны с экзотическими названиями разбросаны по улицам с коммунистическими названиями. И как повсюду в России, прошлое протекает через настоящее «нечувствительным образом».
Я нахожусь в краеведческом музее поселка Усть-Омчуг, слушая рассказ доброй краеведки о жизни города и района. Жизнь эта довольно разнообразна: в первом зале музея нас ждет рассказ о местной флоре и фауне, затем — зал, посвященный лагерям, а потом расскажут о развитии края — чему, так уж вышло, лагеря немало поспособствовали.
«Прогресс шел. Негативный прогресс, но шел!» — сообщает краеведка. Шаламовский ледяной ад в одной упряжке с графиком добычи олова и урана выглядит исторически оправданным. «Труд был очень тяжелым, но…» — говорит она, и в голосе слышны государственные нотки. Это «но» у нас всегда наготове; цена за то олово и тот уран нам не зашкаливает. Людей жалко, конечно, но надо — значит, надо!
«Страна нуждалась в восстановлении,» — важно изречет шофер Валера на третий день пути.
Добыча золота, Магадан
Фото: Lieberenz / ullstein bild via Getty Images
Валера, суровый ангел-хранитель нашей группы на колымской трассе, носит на плече татуировку «Валькирия». Здешние лагеря он знает досконально, коммунистов не любит, разочарован в Жириновском и не знает, за кого голосовать теперь. Крутя баранку КамАЗа-вахтовки, Валера рассуждает о том, как все это произошло в те годы. Политические, говорит, были, но ведь не просто так они сюда попадали. «Наверное, сказали что-нибудь не то…» И Валера замолкает в глубоких раздумьях об исторической неотвратимости.
Сказавших «не то» по-человечески жалко, но что поделать? «Страна нуждалась в восстановлении!» Восстановлении — чего? Немоты и страха? Восстановлении — после чего? Но дискутировать с Валерой я не планировал, да и тошнило меня к тому времени уже самым буквальным образом. Колымские дороги — это… это не совсем дороги… или совсем не дороги.
«Напарник не мог ехать трезвым, боялся,» — рассказывает Валера. «Плелся под сорок, одно мучение… А выпивал — ехал нормально!» В придорожных кафе, на стендах — чудовищная статистика ДТП, но лагерное отношение к смерти, видимо, давно проникло в души «вольняшек» и их потомков: привыкли. «Почему бы не сделать дороги?» — спрашиваю я у Ольги, нашего «шерпы» в этом походе. «Зачем?» — отвечает она. И впрямь. Сделать дороги, чтобы что? Проехать от Усть-Омчуга до смертных шахт Бутугычага? Кому это нужно?
Шахты давно заброшены — добывать олово без рабов ГУЛАГа стало убыточно, а музея или мемориала тут не предвидится. Колеи заросли, тропы усеяны ржавыми свидетельствами былого ужаса: кусками проволоки, котелками, скобами… Случайным складом лежит на камнях обувь, сделанная заключенными из кусков шин, скрепленных гвоздями…
Пешая дорога на Бутугычаг занимает около трех часов. «Маршрут нетрудный,» как уверял наш гид. Три часа вместе с нашей группой я продирался сквозь стланик и скользил по осыпи, мечтая высказать Сергею все, что я, тихий пенсионер, думаю о профессиональном туризме. Главные слова в тот день произнес шестнадцатилетний юноша Федор: «Здесь нельзя жаловаться!» Да. Этим маршрутом десятилетия напролет шли люди, попавшие в рабство.
Федор прилетел на Колыму с мамой, Соня и Роберт — с отцом. Они давно живут в Англии, а на каникулы отец пригласил детей сюда. На мой взгляд, это и есть патриотическое воспитание. «Да ведают потомки православных…»
Сегодня пушкинского Пимена быстро встроили бы в рамки, начертанные Мединским: «У нас не забалуешь». Не нужна мрачная правда, господа! Этот пессимизм попахивает предательством. Мало ли кто на чей ножичек напоролся в русской истории… Больше гордости, еще больше!
Федор, Соня и Роберт — снаружи от этого тренда. Они про другое. И если Родине повезет, эти дети ей еще пригодятся. Краевед Иван Паникаров, который собирает свидетельства колымского ада, говорить о патриотизме не умеет. Он живет в Ягодном — месте, известном россиянам как родина Юрия Шевчука. Эти края богаты на имена…