Александр Гинзбург. Мордовский лагерь ЖХ-385/17а. 1969 (Архив Международного Мемориала)
Арина Гинзбург. Москва. Август 1969. После свадьбы с Гинзбургом в мордовском лагере (Архив Международного Мемориала)
Сегодня день тишины, поэтому — никакой агитации за кандидатов. Только, с вашего позволения, расскажу одну старую историю для улучшения мозгового кровообращения.
КГБ СССР арестовал Александра Гинзбурга за пять дней до его свадьбы с Ариной. Чисто чтобы сделать человеку приятное, принимая во внимание, что жена, по закону, имеет право на свидание, а невеста — это никто.
Невесту выгнали из МГУ, где она преподавала, а Гинзбурга отправили в Мордовию, в Потьму, на печально знаменитый 17-ый лагпункт. Два года напролет им отказывались в регистрации как мужа и жены. Не регистрировали, и всё. Почему? А по кочану. Матушка Советская власть умела быть принципиальной. Беззаконие так беззаконие, и к черту подробности!
Но политзона тоже умела быть принципиальной, и заключенные присоединились к голодовке, которую объявил Гинзбург. За его право жениться на Арине поочередно голодали и шли в бетонные мешки штрафных изоляторов украинские и литовские националисты, марксисты и монархисты, не говоря уже о его брате-либерале. Это продолжалось двадцать семь дней, и власть отступила.
Юлий Даниэль написал тогда: «Она, безусловно, дороже Парижа, разгадка сравненья ясна и проста: он стоит обедни, а наша Ариша Великого стоит поста».
К чему это я? А вот к чему. Нас — людей вообще и россиян, в частности, — разделяет очень многое. Иногда нас разделяет, кажется, почти всё: национальность, вера, опыт, убеждения, вкусы, социальное происхождение, политические пристрастия… А объединяет, кажется, только одно: мы свободные люди. Живущие, увы, снова в несвободной стране.
Свобода — общий знаменатель и абсолютный приоритет. Когда история предлагает драматический выбор (а у неё других не бывает), именно по этому приоритету проходит сущностный водораздел. Остальное, в общем, подробности; важные, но подробности.
Это хорошо понимали советские политзаключенные. До которых нам, с нашей истерической принципиальностью по мелочам, — как до Луны.