Главное российское событие произошло еще зимой и продолжает развиваться по сей день. Оно состоит в том, что Алексей Навальный оказался в тюрьме. Все, что произошло после и все, что происходит сейчас, – обретает смысл только в соответствии с этим фактом. Несогласованные с властью митинги, их разгоны, аресты граждан, запрет независимого просвещения, растущий список нежелательных и экстремистских организаций, эмиграция оппозиционеров, предвыборное табу на всех, кто хотя бы отдаленно не лоялен системе, – все это производные. Алексей Навальный в тюрьме – это черта, за которой заканчивается мысль о возможности российской гражданской эволюции. Завершается политическая философия, хотя сам Навальный далек от философии, и начинается время конспирологий.
Вместе с Навальным потенциально подавлено всякое открытое несогласие с существующим порядком вещей. Граница между потенциальным и фактическим бывает очень зыбкой. То, что произошло при аресте и осуждении Алексея Навального, – на языке мастера современной психологии Жака Лакана называется «подавление непристойного». «Непристойным» здесь объявлено осознанное и словесно выраженное гражданское инакомыслие – как покушение на безграничную и священную власть «отца». Эта власть переводит инакомыслие из статуса выражаемого словами в статус запретного для выражения, осуждённого высказывания. Приказывает осознанному уйти в бессознательное.
Да, еще можно кое-где в относительной безопасности произносить что-то запретное. Можно, хотя и с унизительными ссылками на «осуждённый статус», рассказывать о несогласии и сопротивлении несломленных. Но сказанные слова больше не влияют на порядок вещей. Этот порядок, в лице своих правителей, сам перекрыл каналы для влияния, осудил сам шанс влияния, объявил его «нежелательным». Инакомыслие стало «непристойностью». Правители обозначили «непристойное», а подданное население молчаливо согласилось.
Впрочем, стоит ли упрекать этих добрых людей? Ведь даже тогда, когда гражданское инакомыслие было доступно, многие ли им пользовались? Что делает нормальный российский подданный, когда слышит слова: «выборы», «альтернатива», «права человека»? Он делает тоскливый взгляд и пожимает плечами. «Политика? – Нет, не мое дело», – всегда отвечает нормальный российский подданный. Так что, возможно, понимающие правители просто подвели черту закона под тем, что и так было очевидным для большинства? Как говорится: не жили гражданами – нечего и начинать?
Бессознательное порой выдает совершенно непредсказуемые, необъяснимые вещи – это факт. Но все же мы можем предположить о его природе. Если нечто, будучи осознанным и сказанным, становится бессознательным и безмолвным, оно не исчезает навсегда. Мы заполняем бессознательное тем, что не можем вынести. Тем, что искушает, что запрещают, что вызывает тревогу и страх. Сброшенные туда мысли, желания, унижения и вопросы не исчезают, как нам хотелось бы думать. Бессознательное накапливает и переваривает, а затем, с неизбежностью, выдает обратно. Часто в неузнаваемых формах. Но с особым креативным эффектом оно производит «непристойное».
Как знать, не ведется ли сейчас где-то в российском душевном подполье масштабная обработка подавленного и осуждённого, ведь уже столько всего накопилось. Правители трудятся, чтобы запечатанные мысли прирастали. И теперь они прирастают какой-то неведомой силой – как моральные силы осуждённого Навального в его камере. Хотя, может, и бессознательное российское имеет свою уникальную природу. И нет в нем ни накопления, ни обработки. Все, что туда попадает, сразу же и безвозвратно аннигилируется. Как заметил один проницательный человек: «деревенская банька с пауками…»