Правду о той войне говорить было нельзя. Нельзя и сегодня. Потому что правда эта очень горькая – та война была преступной: мы напали и несли смерть маленькому соседнему народу. Вот и весь сказ. Такую горечь мы пить не готовы. Для этого нужно другое мужество – большее, чем брутальное мужество войны. Наказание за преступление последовало немедленно. Мы получили больше полумиллиона покалеченных душ непосредственных участников войны, и никто не считал, сколько миллионов покалеченных душ тех, кто эту войну принял и одобрил.
Многие из них и сегодня считают убийство человека нормальным делом, не мешающим носить крест и вообще чувствовать себя нормально. Мы утратили уважение к себе, так как невозможно уважать государство-агрессор. Нас так учили. Эта утрата самоуважения и стала главной, да что там – единственной причиной гибели Союза. Детские сказки про злые умыслы врагов, предательство и пятую колонну – всё это для дураков. А у нас с вами здесь разговор серьезный.
И мы потеряли уважение других народов, так как продемонстрировали всему миру, что ничем мы не лучше каких-нибудь американцев, заливающих Вьетнам напалмом, или других «героев» нашего времени. Так была дискредитирована идея коммунизма. Но что значит сказать обо всем этом? Сказать об этом – значит призвать к суду над главными военными преступниками – многие из них еще живы и пользуются немалой общественной поддержкой.
Сказать об этом – значит признать для нынешних и будущих поколений, что «приказы Родины» бывают преступными, а верность «воинскому долгу» (то есть присяге) – нарушением долга перед Совестью. Что это значит на практике? Что нынешние и будущие солдаты начнут думать, а исполнять ли им приказы, а не преступные ли это приказы. Вы понимаете, ЧТО это значит?
Сказать об этом – значит оскорбить тех участников войны, которые так и не смогли до конца осознать, что случилось с ними 25, 30 и более лет назад. Для них война была личным мужеством, каждодневным преодолением себя, гибелью друзей. И теперь кто-то, кто и не воевал даже, требует всё это признать соучастием в преступлении? Да, как он смеет!?! Для них это, в самом деле, оскорбление. И личное оскорбление, и оскорбление памяти погибших друзей – тоже личное, конечно, но еще и с оттенком альтруизма: не за себя оскорбляюсь, а за того парня.
Чтобы иначе воспринимать слова о преступности закончившейся четверть века назад войны, нужно переварить ту отравленную пулю, которую Афган выпустил в душу каждого «афганца», да и в каждую нашу душу – душу каждого молчаливого свидетеля, а значит, тоже соучастника того преступления. А сколько на всю страну нашлось тех, кто нашел в себе смелость изломать свою судьбу, но сказать правду? Единицы. Нет, чтобы понять всё это, нужна безжалостная к себе работа осознания. Нужно иное мужество, мужество особого рода…
И наконец, сказать об этом – это оскорбить память предков. Ведь участникам афганской войны сегодня в среднем лет 55. У них уже внуки растут. И их детям и внукам хочется гордиться отцами и дедами. Вы никогда не задумывались, почему так робко звучит критика советско-финской войны? Или советско-японской войны? Казалось бы, в обоих случаях СССР – явный агрессор. С финнами к этому добавился сговор с Гитлером.
Конечно, звучит робко, потому что в обоих войнах воевали те же люди, что победили Гитлера. Но ведь это непросто те же люди. Это ведь и родные люди. Мой отец прошел всю Отечественную войну. Но ведь его и на финскую призвали (просто так получилось, что он не успел там повоевать – закончилась война). Как же мне писать о преступности войны с «белофиннами»? Пальцы сами немеют. С афганом то же самое. Вот потому никто об этом громко и не говорит.
И я буду сильно удивлен, если найдется СМИ, рискнувшее опубликовать эту заметку. А пока мы обо всем этом молчим, общество продолжает жить с афганским синдромом. Синдромом уверенности, что наши действия не бывают плохи, потому что они наши. Синдромом пренебрежения ценностью человеческой жизни. Синдромом жалости к себе. Синдромом лжи себе. Это очень опасный синдром. Больше трети века (хотя, на самом деле, гораздо дольше) он подтачивает жизнь нашего общего, нашего общественного организма.