С утра матери собрались у Фонда. Каждая из них просит вернуть своего сына. Одна отошла в сторону и тихо говорит: «Мой-то погибает! У него нога, как бревно, не сгибается.» Я отвечаю: «В пах, наверное, колется.» Она кивает: «Да.»
Сегодня он взял у меня деньги, чтобы купить лекарство от тромбов. Я понимаю, что если бы он был у нас, я бы через личные контакты смог договориться о его операции. Но его примут только в том случае, если мы заберем его из Фонда как реабилитанта, который уже бросил колоться. А так, как упоротого наркомана, никто не возьмет.
Она говорит: «Но ему же ногу ампутируют!» Я отвечаю: «В лучшем случае.» Она уходит, заплаканная, а я смотрю ей вслед и понимаю, что ничем не могу ей помочь. И пойти ей некуда.
Вечером приехал парень. Его друг с весны колется крокодилом. Все проколол, машину разбил, жена выгнала. Так друг посадил его в машину и привез к нам. Он сам зашел, а наркоман остался в машине, не соображая ничего, ноги уже гниют. Еще месяц назад мы бы его забрали и спасли, а сейчас придумываем разные варианты. Пока мы изобретали, он сбежал. Домой его не пустят. Жара, ноги гниют. 34 года, двое детей. И так каждый день.
Пожалуй, впервые я ощущаю беспомощность. А сейчас отзвонились: наш пятнадцатилетний знакомый, который жил на Белоярке, работал, купался и играл в футбол, запер свою маму с грудным ребенком в квартире и сбежал. А его друг Алексеев сейчас лежит в реанимации, обкурившись и забрав деньги из дома.
Вы скажете, безнадежная ситуация? Ничего подобного! Мы на протяжении долгих лет в ежедневном режиме решали сотни таких и более сложных вопросов. И никого не вижу вокруг, кто бы, кроме нас, стал этим заниматься. Похоже, что и нет никого.
