Гнев начальства по поводу «резолюции о Магнитском» понятен. Это не простые «ракеты-на-кого-то-там-нацеленные». Переговоры о ракетах — это высокие отношения между Россией и США, джентльменский спор гигантов, решающих судьбы мира за кофе с сигарами. «Мы с тобой — Гималаи, остальные — ничтожества». О, сладкий спор, чудный миг… А что касается дела Магнитского, американцы вели себя как последние свиньи! Из равных партнеров нас опустили до статуса мазуриков, вход которым в «клуб больших господ» запрещен. Это — пощечина, оскорбление национальному достоинству, которое в тысячу раз реальнее «национальных интересов». Точнее, эта амбиция и есть — национальный интерес. Политика есть концентрированные амбиции — и ничего больше (экономические амбиции тоже входят, но они далеко не решающие). Кроме того, это угроза безопасности — корпоративной безопасности номенклатуры. Дело Магнитского — это прецедент. А кто может завтра оказаться под «каленой печатью Конгресса»?… Да, это уже не противоракетная оборона; здесь ракеты сугубо индивидуального наведения.
Вот проблема: наше начальство — неисправимые, физиологические марксисты. Формула Маркса «Государство есть частная собственность бюрократии» для них естественна, как дыхание. Проще только «Государство — это Я!». Поэтому они искренне не отделяют госшерсть от своей (но не наоборот — из дома в казну что попало не тащат…). Они чувствуют, что оскорбление, нанесенное части правящей бюрократии — и в ее лице всей бюрократии — является национальным оскорблением. А угроза бюрократии — национальная угроза. Но чувствует ли это сама нация? Вопрос остается открытым.
Это основной вопрос русской политической философии. Ленин говорил, что в русской нации — две нации (как, собственно, и в любой, с марксистской точки зрения). Связаны они «антагонистическим единством»: нация угнетателей — нация угнетенных. Ровно в эту щель и вставили свою стамеску американские сенаторы. Так думал Ленин. Конгресс закрепил его мысль как закон, правда, без указания на первоисточник. А наш добрый народ? Каково его мнение?
В душе народа существуют два чувства. Первое — ненависть к органическим врагам — «пиндосам». Причем «нашими» считаются враги всей нашей сплоченной нации, независимо от «бентли» и «жигулей». «Они» не против плохих чиновников. «Они» против России. «Им» не нужно, чтобы у нас были «честные чиновники», им нужна слабая Россия. И вся Россия против них.
Второе чувство — ненависть к своим, родным чиновникам. «Они» опаснее любых «пиндосов», не «пиндосы», а «они» нас грабят. Стало быть, с кем вы, мастера бездорожья и безденежья? Против кого вы готовы дружить? Против внешнего врага – с родной бюрократией? Или против родных воров – с чужим дядей? Кто не хочет кормить свою бюрократию — будет кормить чужую. Это формула госпатриотизма. Кто не хочет кормить свою бюрократию — должен сокращать ее аппетиты, в том числе с помощью чужой. Это формула диссидентского патриотизма.
Что ближе большинству общества? «Закон Магнитского», конечно, мало кого интересует. А вот тема патриотизма — интересна. Госпатриотизм — последнее прибежище бюрократии: свой вор — лучше чужого, потому что свой. Диссидентский патриотизм — главное оружие «несогласных»: свои воры хуже чужих, потому что свои — ближе. Как узнать, что думает большинство?
PS. Я прочитал, что согласно опросу Левада-центра, 39% граждан одобряют «Акт Магнитского», 14% — не одобряют. На фоне многолетней антиамериканской пропаганды это интересный результат. И не думаю, что, впрыскивая через телевизор ударную дозу этой пропаганды, ситуацию удастся «обернуть». Поэтому, разумный выход: не бросать пиар-бумеранг в Америку. Думаю, так и поступят. Чуть-чуть повращают, слегка поскрежещут (могут посмертно засудить Магнитского) — и быстро сделают вид, что ничего не случилось. Проглотят и заедят сахаром… Вот и весь «ответ Чемберлену».