Лучшая память о поэте – стихи. Вот о них и речь. В молодости, в 1962 году, Андрей Вознесенский написал поэму «Лонжюмо». Сегодня её, к сожалению, забыли. А если кто вспомнит – может лишь усмехнуться: «конформизм – он и есть конформизм»… Что ж, спорить с очевидным, действительно, глупо. Впрочем, кто не грешил – пусть бросит камень. А поэты грешили – так или иначе – все. В конце концов, если Пушкин славил Николая, а Мандельштам (пусть и с петлёй на шее) восхвалял того, кого сам же назвал Кремлевским горцем… Однако у талантливого человека, каким был Вознесенский, в самом конформистском стихотворении скрывается нечто большее, чем простая потворствование.
Напомню, о чём речь. «Лонжюмо» – это место под Парижем, где в 1910 году располагалась «партийная школа». Здесь Ленин обучал «лучших рабочих», сбежавших из России, марксизму и тактике революционной борьбы. В 1962 году, после XXII съезда, с новым витком разоблачений культа, с выносом Сталина из мавзолея и прочими событиями, эта казённая идеология противопоставляла доброго дедулю Ленина злому папе Сталину. Так, «дети ХХ съезда», представители литературы оттепели, как могли, раскрашивали эту схему в своих стихах и повестях. Романов дело не дошло: Хрущёв сначала взгромоздил ноги на стол, в явлении лица «реформатора» наорал на «пидорасов» (в частности, на Вознесенского), потом «нашего дорогого Н.С.» вышвырнули вон – и тема медленно угасла…
В поэме «Лонжюмо» есть строки:
Настоящие эмигранты
Жили в Питере под охраной,
воровали казну галантно,
жрали устрицы и гранаты – эмигранты!
Эмигрировали в клозеты с инкрустированными розетками,
отгораживались газетами от осенней страны раздетой,
в куртизанок с цветными гривами – эмигриировали!
В драндулете, как чертик в колбе изолированный,
недобрый, средь великодержавных харь,
среди ряс и охотнорядцев,
под разученные овации проезжал глава эмиграции – Ц а р ь!
Эмигранты селились в Зимнем.
А России сердце само –
билось в городе с дальним именем Л о н ж ю м о.
Не знаю, как кому, но по мне это сильные стихи. Не посмею выступать «о поэзии», но всё же скажу пару слов о политике. Легко заметить, что эти строки убийственно точны в отношении власти той эпохи (хотя поклонники «царя-мученика», безусловно, могут быть возмущены). Сегодня «несогласные» легко заметят: «удивительно актуальные стихи». Однако это лишь детали. Эти строки точно описывают не имя, а функцию власти в России. Какое конкретное значение на временной оси ни подставляй – в яблочко! Вот в чем их сила. И эта горькая ирония истории – хотел ли этого Вознесенский или нет – присутствует прямо в его стихах.
От перемены мест слагаемых сумма не меняется – от переезда Ленина из Лонжюмо в Зимний формула власти не изменилась! Понятно, что она стала более кровавой – на то и революция – но суть власти осталась прежней. Отчуждение власти от народа, внутренне-эмигрантский её характер не менялся. Это было у дворян, у большевиков, у «демократов», у «чекистов». Меняются правящие классы, меняются цари, генсеки, президенты, меняются «Зимние», меняются формы собственности, меняются отношения с Западом и Востоком, меняются границы, столицы и названия страны, уровень жизни и образования населения – меняется абсолютно всё…
Не меняется одно – функция отчуждения власти. Она точно воспроизводится на всех витках спирали русской истории, как и авторитарный скелет власти – в любых обличьях, под кожей молодой, морщинистой, загорелой, бандитски-татуированной или аристократически-тонкой. Почему так? Об этом – вся русская философия, литература и история. Власть везде и всегда берёт столько власти и собственности, сколько ей даёт народ. А народ, «общество» в России отдавали и отдают – всё. Поскольку сами на это не в состоянии. А когда власть падает (1917, 1991), те «представители народа», кто приходят ей на смену, просто входят в ту же самую колею власти – и продолжают в ней двигаться. Одни русские мыслители восхищались этим положением, другие проклинали, одни видели здесь «духовность», другие – «рабство», одни – «соборность», другие – «каторжность». Но об этом пишут все. И Вознесенский – тоже. Талантливый был человек.