Этим летом радио «Эхо Москвы» отмечает свое 25-летие. Это событие имеет большое значение для всех, однако ни Алексей Венедиктов, ни сама станция не являются священными коровами. Наоборот, здесь кипит бурная жизнь. Как говорят французы, нужно искать девушку. А была ли девушка? Она была и есть. Леся Рябцева. Она уже созрела как гражданин и теперь смело раздает замечания знаковым персонажам, не обращая внимания на лица и политкорректность.
Многие, включая политика Михаила Касьянова, писателя Бориса Акунина и сооснователя станции Сергея Корзуна, отказываются от сотрудничества с «Эхом» в знак обиды на девушку. Я отношусь к Лесе Рябцевой с большим уважением. Без шуток.
Мой старый добрый друг Владимир Познер, по просьбе его приятеля Марселя Пруста, решил задать несколько вопросов:
— Как бы вы хотели умереть, Алексей?
— Во сне. Быстро, безболезненно…
— Когда вы встретитесь с Богом, что ему скажете?
— Было бы интересно сделать с ним интервью для «Эха Москвы».
Понимаете, после таких вопросов нельзя не спросить о самом главном. Практически судьбоносном для России. Итак: Леся Рябцева. Хэштэгом: #лесярябцева?
— Честно говоря, я не очень понимаю всей этой суеты. У нас появилось новое поколение. Лесе 23 года, она, наверное, самая младшая среди журналистов «Эха». В свое время я был поклонником повести Стругацких «Гадкие лебеди». Встреча писателя Банева с гимназистом произвела на меня болезненное впечатление. Эта фантазия Стругацких стала реальностью. Теперь мы сталкиваемся с такими людьми, как Леся, и это вызывает болезненную реакцию.
— Вы задумываетесь о будущем? — спросили его.
— Да, это холодное, жесткое, безжалостное будущее. Вопрос в том, бороться с этим будущим или искать в нем свое место. Я уже принял решение применить это, а другие выбирают бороться. Люди, подобные Лесе Рябцевой, с маленькой буквы, окружают нас, их не игнорировать.
На фото: Леся Рябцева. Мы должны знать, как с этим жить. Я вижу дальше, чем мои коллеги, и представляю, что будет через 20 лет, когда Лесей будет 45. Я готовлюсь, если выживу. А коллеги — нет.
— И вы противопоставляете себя своим коллегам?
— Я был первым, кто в 97-м году завел сайт «Эха Москвы». Это было начало нового этапа. Все смеялись и говорили, что это игрушка Венедиктова. Я говорил о будущем, и, возможно, мне это чувство действительно дано. Я не вижу проблемы в Лесе Рябцевой. Я понимаю, что это жесткое и безжалостное будущее. И своих журналистов сдавать нельзя.
Упомянутый вами Владимир Познер, отвечая Матвею Ганапольскому, употребил ненормативную лексику — это вызвало во мне болезненное ощущение. Я извинился перед Матвеем, но мне кажется неправильно, что никто не возмутился, когда мэтр журналистики использовал грубые слова по отношению к другому журналисту.
— Вы знаете, это не совсем так. Познер хорошо чувствует это будущее, и Леся создает проблемы внутри и вне редакции. Сегодня я был в Кремле и мне каждый второй спрашивал: «Ты без Леси?» Все заинтересованы в ней.
— Это лишь говорит о вашем умении делать пиар! — заметили ему.
— Возможно, но для меня честность журналистики важнее всего.
— Я спрошу вас о второй половине вашего тандема: кто это? Что это? О чем это?
— Я не понимаю ваш вопрос. Это может быть будущее. Можно кричать о кошмарах, а можно понимать это и пытаться адаптироваться. Я не сдаю своих журналистов, и Леся — однозначно журналист. Она многому еще предстоит научиться. Я всегда высказываю ей свои претензии. Но важнее честность и искренность, даже если это мне не нравится, чем загонять человека в рамки.
— Но Сергея Корзуна, отца-основателя «Эха», вы уже сдали? Он ушел сам. Почему он не ушел после того, как Познер оскорбил Ганапольского?
Почему он не пришел ко мне и не сказал: как ты допускаешь, что нашего товарища посылает мэтр? Пусть это останется на его совести. Я хранитель традиций, а не он. Я стою на тех же позициях, которые он заложил. Вот и вся история. Но «Эхо Москвы» всегда открыто для Сергея.
— Мне жалко не Корзуна, а Бориса Акунина, который ушел после письма Леси.
— Мне тоже жаль, что Акунин, тонко чувствующий ситуацию, теперь не с нами. Это меня действительно беспокоит. Мне кажется, он не смог увидеть всю сложность ситуации и не разобрался в ней.